Вступительная речь главного обвинителя от Великобритании Хартли Шоукросса 4 декабря 1945 года

В одной из своих речей, на которую уже ссылались, Гитлер, лидер нацистских заговорщиков, которые теперь предстали перед вашим судом, сказал, касаясь своих военных планов:

«Горе побеждённым. Пусть они расплачиваются за горечь поражения». Но не такова точка зрения Британской империи и Британского правительства, не таким образом должен быть повышен авторитет закона в международных отношениях и в национальных границах; не таким образом должны будут будущие поколения узнать, что право не всегда на стороне тех, кто обладает большими армиями, не так должен мир узнать, что ведение агрессивной войны не только опасная, но и преступная затея. Человеческая память коротка. Защитники побеждённых народов иногда могут играть на сочувствии и великодушии победителей в связи с тем, что подлинные факты, которые никогда с точностью не регистрируются, искажаются и забываются. Достаточно только восстановить в памяти обстоятельства, последовавшие за первой мировой войной, для того, чтобы увидеть, каким опасностям подвержены люди, отличающиеся терпимостью или доверчивостью, в связи с таким отсутствием авторитетных, юридически проверенных, документов.

С течением времени эти люди, отличающиеся терпимостью, проявляют тенденцию к тому, чтобы считать преувеличением, быть может, из-за того, что они так ужасны, эти факты агрессии и жестокостей, которые могут быть переданы потомству. Доверчивые люди, введённые в заблуждение фанатичными и бесчестными пропагандистами, приходят к убеждению, что это не они, а их противники виноваты в том, в чём они сами осуждают других.

И вот мы полагаем, что этот Трибунал, который, несмотря на то, что он создан державами-победительницами, будет действовать с полной юридической объективностью, заложит краеугольный камень в разрешении вопросов современности и явится авторитетной и беспристрастной летописью, к которой будущие историки могут обращаться в поисках правды, а будущие политики — в поисках предупреждения, чтобы, таким образом, все поколения знали не только о том, что выстрадало наше поколение, но также о том, что эти страдания явились результатом преступлений против законов народов, законов, которые народы мира ввели в жизнь и будут отстаивать в дальнейшем с помощью международного сотрудничества, не только основанного на военных союзах, но твёрдо опирающегося на установления законов. Хотя этот суд и обвинение отдельных личностей могут казаться новшеством, на самом деле нет ничего нового в принципах, которые хочет здесь утвердить обвинение.

Все народы мира, как я ставлю своей целью доказать, стремились объявить агрессивную войну преступлением против международного права, и хотя прежде являлось традиционным карать государства, а не отдельных людей, будет только логично и справедливо, с правовой точки зрения, в том случае, если самый акт ведения войны явился нарушением международного права, заставить людей, которые лично ответственны за развязывание таких войн, лично отвечать за то, что они повлекли свои страны по такому пути. Индивидуальные военные преступления в течение долгого времени рассматривались международным правом как подсудные судам тех государств, права населения которых были нарушены, по крайней мере, в период всего течения войны. Будет в величайшей степени нелогично, если те люди, которые даже, если они не совершали преступления своими собственными руками, но являются ответственными за систематическое нарушение законов войны, вызвавшее страдания населения многих государств, избегнут кары.

То же самое относится к преступлениям против человечности. Право на вмешательство в интересах гуманности, ради защиты прав человека, затоптанных государством таким образом, что потрясены самые основы существования человечества, это право в течение долгого времени рассматривалось как часть права народов. Здесь также Устав только развивает уже существовавшие прежде принципы. Если убийство, насилие и грабёж являются криминальными актами, согласно обычным национальным законам каждой из наших стран, могут ли те, кто отличается от этих обычных преступников только степенью и систематическим характером своих преступлений, — могут ли они избежать обвинения?

Как я покажу, точка зрения Британского правительства заключается в том, что в этих вопросах Трибунал будет применять к отдельным личностям не закон победителя, а общепринятые принципы международного обихода, причём таким образом, что если это вообще возможно, международное право тем самым будет развиваться и укрепляться и станет оплотом будущего мира и безопасности в этой потрясённой войной вселенной.

По соглашению между главными обвинителями моей задачей является от имени Британского правительства и других государств, объединившихся для ведения обвинения, предъявить обвинение по разделу второму обвинительного заключения и показать, как эти подсудимые в общем заговоре между собой и с другими лицами, которые ещё не предстали перед этим Трибуналом, планировали и вели агрессивную войну в нарушение договорных обязательств, с помощью которых, согласно международному праву, Германия, как и другие государства, старалась сделать войны невозможными.

Моя задача распадается на две части: первая — показать, каков характер и каковы основы преступлений против мира, которые, как устанавливает Устав этого Трибунала, состоят в ведении агрессивной войны и в нарушении договоров; вторая — заключается в том, чтобы с несомненностью установить, что такие войны велись подсудимыми.

Что касается первой моей задачи, я думаю, что, несомненно, будет достаточно сказать следующее. На обвинение не возложена задача доказывать, что агрессивные войны и войны в нарушение международных договоров являются или должны являться международными преступлениями. Устав этого Трибунала установил, что они являются преступлениями, и этот Устав является статутом и законной основой этого Суда. Однако, хотя он является ясным и основополагающим законом, определяющим юрисдикцию этого Трибунала, мы все же считаем, что мы не полностью разрешим нашу задачу как в интересах международной справедливости, так и в интересах морали, если мы не покажем, каково место этого положения Устава в международном праве, если его рассматривать в развитии, потому что подобно тому, как некоторые из старо-английских статутов являлись, по существу, декларациями гражданского кодекса, точно так же этот Устав, по существу, объявляет и создаёт юрисдикцию по отношению к тому, что уже является кодексом народов...

Может быть, и верно, что нет пока международных правил, равнозначащих закону, который в понимании Остина должен быть нормой, создаваемой сувереном для подвластного, обязанного ей подчиняться под страхом определённой санкции, однако уже 50 или более лет народы стремятся создать действенную систему правил, основанных на соглашении народов, в целях стабилизации международных отношений для того, чтобы избежать войн или смягчить их результаты, если эти войны всё-таки разразятся. Первым таким договором была, конечно, Гаагская конвенция 1899 года, Гаагская конвенция для мирного урегулирования международных разногласий, которая явилась по существу немногим более, чем просьбой, и мы не придаём ей особого веса в разбирательстве данного дела, однако она представляла собой соглашение, которое, в случае серьёзных разногласий между подписавшими её сторонами, могло служить для возможного разрешения их путём посредничества. За этой Конвенцией в 1907 году последовала другая, которая подтвердила и несколько усилила положение первоначального соглашения. Эти ранние соглашения, конечно, были очень далеки от того, чтобы объявить войну противозаконной или создать какие-нибудь обязательства, требующие арбитража. Я, конечно, не потребую от вас, чтобы вы признали, что игнорирование этих соглашений являлось преступлением, но они, по крайней мере, установили, что подписавшие их державы решили придерживаться общего принципа, что поскольку это будет возможным, к войне следует прибегать только в тех случаях, если посредничество окажется неудачным.

Хотя эти конвенции не упоминаются в обвинительном заключении, я ссылаюсь на них только для того, чтобы показать в исторической перспективе развитие закона.

Поэтому нет необходимости спорить здесь относительно их действенности, поскольку их место уже заняли гораздо более эффективные соглашения и они были только первыми шагами.

Существовали, конечно, другие индивидуальные соглашения между отдельными государствами, которые стремились сохранить нейтралитет отдельных стран, как, например, Бельгии, но эти соглашения из-за отсутствия действительного желания следовать им, фактически были не в состоянии предотвратить первую мировую войну 1914 года.

Потрясённые этой катастрофой, народы Европы, не исключая народа Германии, а также народы других частей света, пришли к заключению, что в их общих интересах следует создать постоянную организацию наций для поддержания мира, и вот, в качестве предисловия к Версальскому договору, появился Устав Лиги Наций.

Я сейчас ничего не скажу о достоинствах и ценности различных статей Версальского договора. Их критиковали и в некоторых случаях, может быть, справедливо, и, кроме того, они явились объектом широкой военной пропаганды в Германии. Однако нет необходимости рассматривать сейчас качества этого документа потому, что, в какой бы степени мы ни признали этот договор несправедливым, он не содержал ничего, что могло бы оправдать развязывание войны для изменения его положений. Это было не только урегулирование, путём соглашения, всех трудных территориальных вопросов, которые были поставлены самой войной, он также учреждал Лигу Наций, которая, если бы её лояльно поддерживали, могла бы хорошо разрешить те международные разногласия, которые в другом случае могли бы привести, и действительно привели, к войне.

Он создал, в форме Совета Лиги, Ассамблеи, постоянного международного суда, аппарат, не только для мирного урегулирования международных противоречий, но также и для рассмотрения международных вопросов с помощью откровенного и открытого обсуждения. В то время мир был полон самых лучших надежд. Миллионы людей во всех странах, быть может и в Германии, отдали свои жизни ради того, что, как они считали и верили, было войной для того, чтобы покончить с войнами. Сама Германия вступила в Лигу Наций и получила постоянное место в Совете. В этом Совете, точно так же как и в Ассамблее, германские правительства, которые предшествовали правительству подсудимого фон Папена в 1932 году, играли очень важную роль. В период с 1919 до 1932 года, несмотря на некоторые сравнительно незначительные инциденты в раскалённой атмосфере послевоенных лет. Лига продолжала проводить свою умиротворяющую деятельность, но не только деятельность Лиги давала хорошее основание для того, чтобы надеяться, что, наконец, господство права заменит анархию в международных делах.

Государственные деятели всего мира намеренно работали над тем, чтобы признать агрессивные войны преступлением против международного права. Это не новые установления, придуманные победителями для того, чтобы включить их в данный Устав. Они с честью фигурировали в Многочисленных договорах, в правительственных заявлениях, в выступлениях государственных деятелей в течение всего периода, предшествовавшего второй мировой войне.

В договорах, заключённых между Союзом Советских Социалистических Республик и другими государствами, например Персией (1 октября 1927 г.), Францией (2 мая 1935 г.), Китаем (21 августа 1937 г.), подписавшие стороны договорились воздерживаться от агрессивных актов против другой стороны. В 1933 году Советский Союз стал участником большого количества договоров, в которых содержалось подробное определение агрессии. Подобное же определение появилось в том же году в официальном докладе комитета по вопросам безопасности, организованного в связи с конференцией по сокращению и ограничению вооружений. Но государства пошли дальше, чем решение воздерживаться от агрессивных войн и помогать странам — жертвам агрессии. Они осудили агрессивные войны. Так, в антивоенном соглашении о ненападении и согласительной процедуре от 10 октября 1933 г. целой группы американских стран (а впоследствии к ним фактически присоединились все страны американского континента и целый ряд европейских стран) договаривающиеся стороны торжественно заявили, что «они осуждают агрессивные войны в своих взаимоотношениях или во взаимоотношениях между другими странами». Этот договор полностью вошёл в Буэнос-Айресскую конвенцию от декабря 1936 года, подписанную и ратифицированную большим количеством американских стран, в том числе Соединёнными Штатами Америки. Ещё раньше, в феврале 1928 года, шестая» панамериканская конференция приняла решение, объявляющее, что «поскольку агрессивная война является преступлением против рода человеческого... всякая агрессия является незаконной и, как таковая, объявляется запрещённой». В сентябре 1927 года Ассамблея Лиги Наций приняла решение, подтверждающее положение о том, что «агрессивная, война никогда не может служить средством разрешения международных противоречий и, вследствие этого, является преступлением против международного права». Это решение также декларировало, что «всякие агрессивные войны запрещаются и навсегда остаются запрещёнными». Первая статья проекта договора о взаимной помощи от 1923 года гласила: «Высокие договаривающиеся стороны, утверждая, что агрессивная война является международным преступлением, торжественно обязуются не становиться виновниками этого преступления в отношении какой-либо другой страны». Во введении к Женевскому протоколу от 1924 года было указано, что «агрессивная война является актом нарушения солидарности и преступлением против международного права». Эти договоры остались нератифицированными по целому ряду причин, но, тем не менее, они не лишены поучительного значения.

Это все повторяющееся осуждение агрессивных войн свидетельствует о том, что после создания Лиги Наций и правовых актов, которые за ним последовали, точка зрения на войну в международном праве претерпела глубокие изменения. Война перестала быть неограниченной прерогативой суверенных государств. Устав Лиги не уничтожил полностью права на войну, он ставил некоторые неразрешённые вопросы, которые, быть может, имели скорее теоретический, чем практический характер. Фактически право ведения войны было ограничено такими процессуальными и материальными препонами и отсрочками, что если бы Устав соблюдался, это право фактически сводилось бы к искоренению войн не только между членами Лиги, но также, благодаря известным положениям Устава, и в отношениях между не членами Лиги. Таким образом, Устав восстановил положение, которое существовало на заре международного права, в то время, когда Гуго Гроций закладывал основы современного международного права и установил различие между справедливыми и несправедливыми войнами, связанное с очень значительными правовыми последствиями в области нейтралитета.

Это развитие отнюдь не было задержано принятием Устава. Право вести войну было ограничено целой серией договоров, число которых можно определить поразительной цифрой — около тысячи договоров об арбитраже и согласительной процедуре, которые практически охватили все страны мира. Так называемый «Опциональный Параграф» 36-й статьи статута постоянной Палаты международного правосудия, который предоставлял Палате право принудительной юрисдикции в отношении весьма обширных категорий споров и который являлся фактически самым важным из обязательных соглашений об арбитраже, в послевоенный период был подписан и ратифицирован очень многими странами. Германия сама подписала это соглашение в 1927 году. Она вновь подписала его и при этом на пятилетний срок от имени национал-социалистского правительства в июле 1933 года. (Характерно, что договор не был снова ратифицирован после того, как срок его истёк в марте 1938 года.) Начиная с 1928 года, очень многие государства подписали и ратифицировали Генеральный Акт о мирном урегулировании международных споров, который предназначался для того, чтобы заполнить пробел, оставленный Опциональным Параграфом и существующими договорами об арбитраже и согласительной процедуре.

Вся эта разветвлённая сеть договоров для мирного разрешения конфликтов свидетельствует о том, что всё более крепло убеждение в том, что война переставала быть нормальным и законным средством урегулирования международных противоречий. Открытое осуждение агрессивных войн, о котором я уже говорил, также является доказательством этого положения. Но имеются ещё более прямые доказательства в этой области. Локарнский договор от 16 октября 1925 г., на который я сошлюсь позже и который был подписан также Германией, являлся более, чем договором об арбитраже и согласительной процедуре, в котором подписавшие его стороны принимают определённые обязательства в отношении мирного урегулирования споров, которые могут возникнуть между ними. Он является, с определёнными оговорками о праве самообороны при известных обстоятельствах, обязательством более общего порядка, по которому стороны соглашались, что «они ни в коем случае не будут нападать друг на друга или вторгаться на территорию договаривающихся стран или прибегать к войне друг против друга».

Это являлось общим отказом от войны, и именно так это рассматривалось юристами и общественным мнением во всём мире. Локарнский договор являлся не просто одним из многочисленных договоров об арбитраже, заключённых в то время. Он рассматривался как краеугольный камень европейского устройства и нового правового порядка в Европе, как частичная, добровольная и щедрая замена справедливой строгости Версальского договора.

С его появлением термин «беззаконность войны» перестал быть просто термином пацифистской пропаганды, теперь он стал часто встречаться в работах по вопросам международного права и в официальных заявлениях правительств. В результате Локарнского договора не было больше такого уважаемого юриста или ответственного государственного деятеля, который связал бы своё имя с утверждением, что, по крайней мере, в тех случаях, когда это касается двух заинтересованных сторон, война остаётся неограниченным правом суверенных государств.

Однако, хотя действие Локарнского договора распространялось лишь на подписавших его, он тем не менее имел более широкое значение, поскольку он проложил дорогу для гораздо более основательного и подлинно революционного вклада в современное международное право, а именно для общего договора об отказе от войны от 27 августа 1928 г., известном также как Парижский пакт, или пакт Бриана-Келлога, или как пакт Келлога. Этот договор, являющийся наиболее тщательно и подробно разработанным документом международного законодательства, связывал в 1939 году более 60 государств, включая Германию. Вслед за международной почтовой конвенцией он был и остаётся самым широко распространённым и ратифицированным международные документом. Он не содержал указаний на срок действия и рассматривался как краеугольный камень всякого будущего международного порядка, порядка, который достоин этого названия. Он полностью является частью международного права, каким оно представляется в настоящее время, и не претерпел никаких изменений, а также не был заменён Уставом Объединённых Наций.

Вполне своевременно и справедливо в этот торжественный час истории человечества, когда ответственные руководители государства обвиняются в преднамеренном нарушении этого великого договора, который был и остаётся источником веры и надежды для человечества, вполне справедливо подробно остановиться на двух статьях и преамбуле этого договора.

Многократные нарушения этого пакта державами оси также ни в какой степени не повлияли на его действенность. Это надо сказать твёрдо и ясно. Самые эти нарушения в глазах всякого, за исключением циников и злорадствующих, только увеличили его силу: они вызвали справедливый гнев народов, возмущённых презрительным пренебрежением к Великому Статуту и твёрдо решившихся защищать его установления. Парижский пакт является законом народов. Этот Трибунал потребует его соблюдения.

Надо также сказать следующее. Парижский пакт не был только неуклюжей попыткой выставить указатель дорог на пути виновных, он не давал Германии права начать войну против Польши и в то же самое время рассчитывать, как это было в случае с Великобританией и Францией, на безнаказанность и безопасность в отношении военного воздействия на основании тех же установлений Парижского пакта. Этот пакт очень ясно указывал в своей вступительной части, что ни одно государство, виновное в нарушении его положений, не будет иметь права пользоваться его преимуществами.

Когда в самом начале второй мировой войны Великобритания и Франция сообщили Лиге Наций, что они находятся в состоянии войны с Германией с 3 сентября 1939 г., они тем самым объявили, что, совершив акт агрессии против Польши, Германия нарушила обязательства, взятые ею на себя не только в отношении Польши, но также в отношении других держав, подписавших Парижский пакт. Нарушение пакта по отношению к одной из подписавших сторон было также нападением на всех остальных, и они имели полное право так именно его и рассматривать.

Это нужно подчеркнуть для того, чтобы никто из подсудимых не хватался за букву статей второго раздела обвинительного заключения и не смог утверждать, что не Германия начала войну против Объединённого Королевства и Франции 3 сентября 1939 г. Объявление войны исходило от Объединённого Королевства и Франции, но акт войны и начало войны исходили от Германии в нарушение основных положений договора, который она подписала.

Генеральный договор об отказе от войны, великий конституционный инструмент международного общества, пробуждённого смертельной опасностью нового Армагеддона, не оставался единственной попыткой разрешить такого рода вопросы, попыткой, которая была обречена на забвение в водовороте повторяющихся международных кризисов. Он стал, вместе с Уставом Лиги Наций или независимо от этого Устава, отправной точкой для новой ориентации для правительств в вопросах мира, войны и нейтралитета. Необходимо процитировать некоторые из этих заявлений и деклараций, сделанных правительствами в отношении этого пакта. В 1929 году правительство Его Величества в Соединённом Королевстве, в связи с вопросом о предоставлении Постоянной Палате международного правосудия юрисдикции в отношении осуществления прав воюющей стороны относительно нейтральных государств, сделало заявление, которое показывает изменение в международном праве, происшедшее в результате Парижского пакта:

Обвинение сочло необходимым — более того обязательным — установить без всякой тени сомнения, рискуя быть обвинённым в крайней многоречивости, тот факт, что только поверхностные знания или преступления, сентиментальность могут дать основания для утверждения, что существует значительный элемент применения обратной силы закона в решимости авторов Устава рассматривать агрессивную войну как поведение, которое запрещено международным правом и определено как преступное.

Мы проследили, как прогрессировали ограничения права войны — отказ от агрессивной войны, осуждение агрессивной войны как инструмента национальной политики. Какой государственный деятель или политик, отвечающий за судьбы нации, мог сомневаться, начиная с 1928 года, в том, что агрессивная война, что всякая война, кроме оборонительной, или кроме войны ради коллективных принудительных действий в целях восстановления права, или войны против государства, которое само нарушило Парижский пакт, является противозаконной и беззаконной? Какой государственный деятель или политик, начинающий такую войну, мог серьёзно и оправданно рассчитывать на безнаказанность, если только он не рассчитывал на успешный исход своей преступной затеи. Какого иного, более определённого доказательства того факта, что международное право запретило такие войны, мог бы желать любой юрист, кроме того, которое было представлено здесь. Существуют, правда, некоторые мелкие провинциальные юристы, которые отрицают существование какого бы то ни было международного права.

Действительно, как я уже говорил, нормы международного права могут не удовлетворять требованию Остина, согласно которому закон должен навязываться суверенно. Но правовое регулирование в международных отношениях покоится на совершенно иных юридических основаниях. Оно зависит от соглашения, но от соглашения, которое не может быть устранено односторонним действием. В области международных отношений источником права является не приказ суверена, а договорные соглашения, связывающие каждое из государств, которое подписало данный договор. Действительно верно — и признание сегодня того, что это так, всеми великими мировыми державами чрезвычайно существенно для будущего мира, — как сказал господин Литвинов и что полностью признаёт Великобритания, «что абсолютным суверенитетом и полной свободой действий пользуются только те державы, которые не взяли на себя никаких международных обязательств. Как только государство берёт на себя международное обязательство, оно тем самым ограничивает свой суверенитет». Только таким образом и этот путь ведёт к установлению мира во всём мире.

Можно, однако, спорить, что хотя война была объявлена беззаконной и запрещена, она не была объявлена беззаконной и запрещённой как преступление. Могут сказать, что международное право не применяет термин «преступный» по отношению к государствам и тем более по отношению к отдельным лицам, но можно ли в действительности сказать, имея в виду этих подсудимых, что ведение ими агрессивных войн, которые бросили миллионы людей в пучину смерти, которые повлекли за собой военные преступления и преступления против человечности, обрекли на пытки и уничтожили бесчисленные тысячи ни в чём не повинных мирных жителей, которые опустошили города, которые уничтожили жизненные удобства... нет, самые необходимые основы цивилизации во многих странах, которые превратили мир в развалины, из которых он восстанет только через несколько поколений, можно ли сказать вполне серьёзно, что ведение таких войн является только нарушением установлений, только беззаконием, что оно должно быть только осуждено и не является преступлением, подсудным любому трибуналу? Никакой закон, который достоин имени закона, не позволит привести себя к абсурду. Естественно, что великие державы, ответственные за этот Устав, отказались допустить такое положение. Они сделали неизбежные выводы из отказа от войны и запрещения и осуждения войны, и эти выводы стали частью международного права. Они отказались лишить правосудие всякой силы, подписавшись под истрёпанными доктринами о том, что суверенное государство не может совершить преступление и что никакое преступление не может быть совершено отдельными лицами от имени этого государства. Их отказ поставить себя в смешное положение и определил правовые нормы, лежащие в основе этого Трибунала.

Если это является нововведением, то такое нововведение следовало ввести уже давно. Это желанное и плодотворное нововведение, полностью соответствующее справедливости, здравому смыслу и основным целям международного права. Но разве это в действительности нововведение? Или это только логическое развитие права?

Действительно, было время, когда специалисты в международном праве утверждали, что ответственность государства, в силу его суверенности, ограничивается ответственностью в пределах договоров. Международные суды не приняли эту точку зрения. Они неоднократно утверждали, что государство может явиться правонарушителем, что оно может быть виновным в незаконном нарушении границ, в нанесении ущерба, в пренебрежений законам. Они пошли дальше. Они придерживались точки зрения, что государство в некоторых случаях может быть обязано оплатить убытки (в возмещение того, что оно не сумело создать необходимых условий безопасности для граждан другой страны, живущих на его территории).

В недавнем случае арбитража между Соединёнными Штатами и Канадой в 1935 году арбитражная комиссия, с согласия американского представителя, решила, что Соединённые Штаты обязаны уплатить за нанесённый ущерб в отношении канадского суверенитета. В более широком плане Устав Лиги Наций, определяя санкции, признаёт принцип насильственного применения закона против коллективов, причём такое принуждение может носить, в случае необходимости, характер наказания. Таким образом, нет ничего особенно нового в принятии принципа, по которому государство, как таковое, является ответственным за преступные действия. Фактически, если не опираться на неубедительный аргумент о суверенитете, в самом праве нет оснований, по которым государство не должно было бы отвечать за преступления, совершённые от его имени.

В деле, которое разбиралось около 100 лет назад, доктор Лашингтон, великий английский адмиралтейский судья, отказался признать, что государство не может быть пиратом. История, совсем недавняя история, не даёт оснований для точки зрения, что государство не может являться преступником. Напротив, неизмеримые возможности творить зло, присущие государству в наш век науки и организованности, как будто бы особенно настоятельно требуют мер для подавления такого преступного поведения, даже в большей степени, чем в тех случаях, когда дело касается отдельных людей. Поэтому, поскольку Устав установил принцип криминальной ответственности государства, нам следует приветствовать это, как мудрую и дальновидную меру в области международного законодательства.

Не может быть сомнения в принципе уголовной ответственности со стороны государства, ведущего агрессивную войну.

Следует признать, что жестокости коллективной кары, которая равно обрушивается на виновных и безвинных, противны совести, хотя следует заметить, что большинство из этих невинных жертв не поколебалось бы пожать плоды преступных действий, если бы они были успешными. Гуманность и справедливость найдут пути для смягчения любой несправедливости в таком коллективном наказании. Кроме того, можно избежать многих трудностей, направив наказание непосредственно против тех, кто отвечает за преступное поведение государства. Именно здесь государства, которые наметили основы Устава, совершили шаг, который справедливость, правовое сознание и просвещённое понимание блага человеческого должны приветствовать без колебаний и оговорок.

Устав совершенно ясно заявляет, что устанавливается индивидуальная ответственность за преступления, включая преступления против мира, совершённые от имени государства. Государство не является абстракцией. Его права и обязанности являются правами и обязанностями людей; его действия — действиями людей. Принцип права, устанавливающий, что политики, начинающие агрессивную войну, не смогут найти прибежища в неприкосновенности государства, является здоровым принципом. Также здоровым принципом права является закон, согласно которому люди, которые в нарушение закона втягивают свою собственную и другие страны в агрессивную войну, делают это уже с петлёй на шее. Сказать, что те, кто помогают и подстрекают к преступлению, те, кто являются советчиками и содействуют совершению преступления, сами являются преступниками, сказать это — значит сказать слишком обобщённо, с точки зрения нашей собственной национальной юриспруденции.

Самый принцип индивидуальной международной ответственности за преступления против международного права не является полностью новым, он уже применялся, и не только против пиратов. Всё законодательство, относящееся к военным преступлениям, в отличие от преступления войны основано на принципе индивидуальной ответственности.

Будущее международного права и фактически всего мира зависит от его применения в гораздо более широкой сфере, в особенности в сфере сохранения мира во всём мире. Следует установить не только основные человеческие права, как это сделано в Хартии Объединённых Наций, но также основные человеческие обязанности, как это указано в Уставе этого Трибунала. Нет более необходимого или более важного долга, чем не нарушать мир народов, нарушая установления и запрещения законов. Если это является нововведением, то это такое нововведение, которое мы готовы защищать и оправдывать. Это не нововведение, которое вызывает новое преступление.

Международное право уже прежде, чем был принят Устав, объявило агрессивную войну преступным актом. Таким образом, в этом отношении в положениях Устава нет, по существу, никакого применения обратного действия закона. Устав лишь устанавливает ответственность людей, совершивших преступления, которые явно являются таковыми с точки зрения общего законодательства. Он восполняет пробел в международной криминальной процедуре. Существует огромная разница между тем, чтобы сказать человеку: «Теперь вы будете наказаны за действие, которое не являлось преступлением в то время, когда вы его совершили», и между тем, чтобы сказать ему: «Вы теперь понесёте наказание за поведение, которое противоречило закону и являлось преступлением, когда вы его совершили, хотя, вследствие несовершенства международного механизма, в то время ещё не существовало суда, в компетенции которого было бы осудить вас за это».

Если это является применением обратной силы закона, мы заявляем, что оно полностью соответствует высшим нормам справедливости, которые в практике всех цивилизованных стран установили определённые границы для применения обратной силы закона. Пусть подсудимые и их приверженцы жалуются, что этот Устав в данном и других вопросах является делом рук победителей. Эти победители, составляющие, как это есть на самом деле, подавляющее большинство народов мира, представляют также чувство справедливости, присущее этому миру, которое окажется попранным, если военные преступления после второй мировой войны останутся безнаказанными. И интерпретируя, декларируя и пополняя, таким образом, уже существующие законы, они согласны подвергнуть себя суду истории.

Поскольку Устав этого Трибунала ввёл новый закон, его авторы создали прецедент для будущего. Прецедент, который является действенным против всех, в том числе против тех, кто его установил. По существу этот закон, объявляющий обращение к агрессивной войне преступлением против международного права, уже был твёрдо установлен, когда был принят Устав. Назвать это применением обратной силы закона — значит, попросту, употребить неверные слова.

Остаётся только разрешить вопрос, на котором не следует надолго задерживать внимание Трибунала, вопрос о том, являются ли войны, которые вела Германия и её руководители в нарушение договоров, соглашений и гарантий, агрессивными войнами. Агрессивной войной является война, к которой прибегают в нарушение международных обязательств — не обращаться к войне или в тех случаях, когда нет полного отказа от войны, или когда к ней обращаются, пренебрегая обязанностью использовать процедуру мирного урегулирования, которую государство обязалось соблюдать.

Надо сказать, что в период между двумя мировыми войнами существовало разногласие между юристами и государственными деятелями в том, что являлось более предпочтительным: попытаться дать заранее правовое определение агрессии или предоставить государствам, заинтересованным в этом, и коллективным органам международного сотрудничества свободу оценки фактов в каждом отдельном случае, который мог возникнуть.

Те, которые придерживались последней точки зрения, утверждали, что жёсткое определение может быть использовано беззастенчивым государством для выполнения его агрессивных планов, они опасались, и Британское правительство в течение некоторого времени было согласно с ними, что автоматическое определение агрессии может превратиться «в ловушку для невиновных и ориентир для виновных».

Другие придерживались точки зрения, что в интересах безопасности и ясности было бы полезно и правильно иметь определение агрессии, подобно тому как существует определение всякого преступления в национальных законодательствах. Они настаивали на том, что компетентным международным органам, политическим и юридическим, можно поручить избегать, в каждом отдельном случае, определения агрессии, которое может привести к обструкции или к абсурду. В мае 1933 года комитет по вопросам безопасности конференции по разоружению предложил следующее определение агрессии:

Однако будет нерационально подробно останавливаться здесь на деталях этой проблемы или на определении агрессии. Трибунал не позволит отвлечь себя от своей цели попытками рассматривать в данном Суде совершенно академической, и при данных условиях абсолютно нереальной контроверзы по поводу того, что такое агрессивная война. Не существует определения агрессии, общего или частного, которое бы полностью не покрывало во всех деталях преднамеренного покушения Германии на территориальную целостность и политическую независимость столь многих суверенных государств.

Приняв как закон, что народы мира с помощью Парижского пакта окончательно объявили войну беззаконием и преступным актом, обратимся к фактам и рассмотрим, как эти подсудимые под руководством своего вождя и с помощью своих сообщников растоптали лучшие надежды человечества и старались привести мир к анархии.

И, прежде всего, дадим это общее определение потому, что оно будет впоследствии подтверждено с помощью документов. С того момента, когда в 1933 году Гитлер стал канцлером, а подсудимый фон Папен — вице-канцлером и подсудимый фон Нейрат — министром иностранных дел, само небо над миром помрачнело, надежды человечества стали меркнуть, договоры не казались больше содержащими торжественных обязательств; их заключали с непревзойдённым цинизмом для того, чтобы использовать как средство для обмана других государств относительно военных намерений Германии. Международные конференции не могли более применяться для мирного урегулирования в спорных вопросах, они являлись только удобным местом для удовлетворения путём шантажа требований, которые впоследствии были полностью удовлетворены с помощью войны. Мир узнал, что такое война нервов, дипломатия совершившегося факта, шантажа и вымогательства.

В октябре 1933 года Гитлер заявил своему кабинету, что поскольку предполагаемая конвенция по разоружению не предоставляет полного равноправия Германии, «нужно будет взорвать изнутри конференцию по разоружению. Не может быть и речи о переговорах. Германия уйдёт с конференции и выйдет из Лиги Наций». И 21 октября 1933 г. она это сделала и, сделав это, нанесла смертельный удар по безопасности, которая опиралась как на свою основу на Устав Лиги. С этого времени вся внешняя политика Германии стала политикой сплошного пренебрежения всеми международными обязательствами, и, конечно, не на последнем месте стояли те, которые были торжественно заключены самой Германией.

Как выразительно признавал сам Гитлер, «соглашений следует придерживаться только до тех пор, пока они служат определённой цели». Мы могли бы добавить к этому, что единственной их целью было усыпить будущую жертву фальшивым ощущением безопасности. Это стало постепенно настолько явным, что получить от подсудимого Риббентропа предложение заключить договор о ненападении с Германией почти всегда значило, что Германия собирается напасть на государство, которому делалось такое предложение. Они использовали и нарушали, когда обстоятельства этого требовали, не только формальные договоры. Эти подсудимые также обвиняются в нарушении менее формальных гарантий, которые в соответствии с дипломатическими обычаями Германия давала соседним государствам.

Сегодня, когда прогресс науки в этом мире так велик, мир получил средства сообщения и связи, до сих пор неизвестные, и, как это признал сам Гитлер, международные отношения не зависят больше теперь от одних только договоров. Методы дипломатии меняются. Руководитель государства может обратиться к правительству и народу другого государства. Но, хотя методы меняются, принципы, доверия и честности, являющиеся основами цивилизованного общества, как в международной, так и в национальной сфере, остаются неизменными. Уже давно было сказано, что все мы — часть одного целого. И если сегодня различные государства связаны более тесно и поэтому являются частью мирового общества больше, чем когда-либо прежде, тем более теперь необходимо наличие добросовестности между ними.

Посмотрим теперь, как эти подсудимые, министры и высокопоставленные чиновники нацистского правительства индивидуально и все вместе вели себя в этих обстоятельствах.

Рано утром 1 сентября 1939 г. под сфабрикованным и, во всяком случае, несостоятельным предлогом вооружённые силы германской империи вторглись в Польшу на протяжении всей границы и ввергли таким образом мир в войну, которая разрушила столь многочисленные устои нашей цивилизации.

Это было нарушением Гаагской конвенции. Это было нарушением Версальского договора, который установил границу между Германией и Польшей. И как бы сильно ни было отрицательное отношение Германии к этому договору, хотя Гитлер заявил, что он будет выполнять его территориальные постановления, — Германия, безусловно, не имела никакого права на то, чтобы нарушить этот договор односторонним актом. Это было нарушением Арбитражного договора, заключённого между Германией и Польшей в Локарно 16 октября 1925 г.

Согласно этому договору, Германия и Польша соглашались передавать все спорные вопросы, урегулирование которых обычным дипломатическим путём не представлялось возможным, на решение Арбитражного суда или Постоянного суда международного правосудия. Это было нарушением Парижского пакта, но это не всё. Это было нарушением также более позднего и, ввиду неоднократных подчёркиваний самим Гитлером его значения, более важного соглашения, заключённого нацистской Германией.

После прихода нацистов к власти 26 января 1934 г. германское и польское правительства подписали 10-летний пакт о ненападении. Этот пакт, как провозгласили сами подписавшие его стороны, «должен был открыть новую эру в политических отношениях между Польшей и Германией». В самом пакте говорилось, что «поддержание и обеспечение длительного мира между нашими двумя государствами является важной предпосылкой для общего мира в Европе». Поэтому оба правительства согласились основывать свои взаимоотношения на принципах, изложенных в Парижском пакте от 1928 года.

Они заявили, что «ни при каких обстоятельствах они не обратятся к применению силы для того, чтобы достичь решения в таких спорах». Эта декларация и соглашение должны были оставаться в силе по меньшей мере в течение 10 лет. По истечении этого срока пакт должен был автоматически продолжить своё действие в случае, если бы он не был денонсирован одним из двух правительств за шесть месяцев до истечения десятилетнего срока или же если бы он не был денонсирован впоследствии с предварительным уведомлением за шесть месяцев.

Как во время подписания этого пакта, так и в течение последующих четырёх лет Гитлер публично говорил о германо-польском соглашении так, как если бы оно было краеугольным камнем его внешней политики.

Фактом заключения этого пакта, а также такими своими высказываниями Гитлер убедил многих в том, что он преследовал истинно миролюбивые намерения, так как создание новой и независимой Польши стоило Германии значительной территории, а также отделило Восточную Пруссию от остальной части империи.

Тот факт, что Гитлер по своей собственной инициативе установил отношения дружбы с Польшей, что в своих речах по вопросам внешней политики он объявил о том, что он признаёт за Польшей право на выход к морю, а также необходимость для немцев и поляков жить в дружбе, — все эти факты казались для мира убедительным доказательством того, что Гитлер не преследует никаких «ревизионных» целей, которые угрожали бы миру в Европе, что он вполне искренне стремится положить конец столетней вражде между тевтонами и славянами. Если же его заявления действительно являются искренними, то его политика исключает возможность нового «дранг нах остен» и, таким образом, будет способствовать стабильности европейской ситуации и миру.

Такое впечатление могло создаться от публичных высказываний Гитлера. Однако мы будем иметь достаточно случаев для того, чтобы убедиться в том, насколько лживы были эти миролюбивые излияния.

История пяти роковых лет с 1934 по 1939 год совершенно ясно показывает, что немцы использовали этот договор, так же как они использовали и другие договоры, лишь в качестве инструмента своей политики для достижения своих агрессивных целей. Из документов, которые сейчас предъявляются Трибуналу, явствует, что эти пять лет составляют две различные стадии реализации агрессивных целей, которые всегда определяли нацистскую политику.

Во-первых, период, который начался после прихода нацистов к власти в 1933 году и длился до осени 1937 года. Это был период подготовки. В течении этого периода были нарушены Версальский и Локарнский договоры, производилось лихорадочное перевооружение Германии, была вновь введена воинская повинность, была произведена ремилитаризация Рейнской зоны, а также были осуществлены все другие необходимые мероприятия для будущей агрессии, о чём столь обстоятельно здесь уже говорили мои американские коллеги. В течение этого периода — периода подготовки — они сумели внушить Польше ложное чувство безопасности. Не только Гитлер, но также подсудимые Геринг и Риббентроп в своих высказываниях поддерживали пакт. В 1935 году Геринг сказал, что «пакт запланирован на период не в десять лет, а навечно, не может быть ни малейшего сомнения в том, что он будет продлён».

Хотя Германия продолжала лихорадочное строительство величайшей военной машины, которую когда-либо знала Европа, и хотя к январю 1937 года военное положение Германии было уже настолько обеспечено, что Гитлер мог открыто ссылаться на свою сильную армию, он тем не менее распространялся тогда о том, что «путём заключения целого ряда соглашений мы устранили существовавшие трения и, таким образом, значительно способствовали улучшению европейской атмосферы. Мне достаточно напомнить о соглашении с Польшей, которое послужило для пользы обеих сторон».

Таким образом это и происходило: для внешнего мира — торжественные уверения в миролюбивых намерениях, а в Германии — «пушки вместо масла».

Однако в 1937 году этот подготовительный период закончился, и нацистская политика перешла от общей подготовки для будущей агрессии к непосредственному планированию достижения определённых специфических агрессивных целей. Два документа, которыми мы располагаем, дают ясное представление об этом переходе.

Первым из них является весьма важный документ «Директива о проведении объединённой подготовки к войне», изданная 29 июня 1937 г. имперским военным министром (которым тогда был фон Бломберг) и главнокомандующим вооружёнными силами Германии. Этот документ является значительным не только из-за содержащихся в нём военных директив, но также из-за содержащейся в нём оценки европейской ситуации и изложенной в нём нацистской позиции в этой обстановке.

«Общее политическое положение, — заявлял фон Бломберг, — доказывает правильность предположения о том, что Германия не должна считаться с возможностью нападения с чьей-либо стороны. Это объясняется, помимо отсутствия желания участвовать в войне почти у всех государств, особенно у западных держав, недостатками в подготовленности для войны у целого ряда стран, в особенности у России».

Он писал далее: «Германия также не имеет намерений развязать европейскую войну». И вполне возможно, что эта фраза была тщательно взвешена, так как Германия надеялась завоевать весь мир по частям, с тем, чтобы сражаться одновременно на одном фронте только против одного противника, не развязывая войну во всей Европе. Но он продолжал далее:

«Политически непостоянная международная ситуация, которая не исключает неожиданных инцидентов, требует от германских вооружённых сил состояния постоянной подготовленности к войне для того, чтобы:

а) отразить нападение в любой момент (он сам только что говорил о том, что не существует никакой опасности нападения),

б) сделать возможным военное использование политически благоприятных обстоятельств, если они возникнут».

Эта фраза является не более не менее как напыщенным определением агрессивной войны. Это вскрывает постоянную приверженность германских военных руководителей к доктрине, которая заключается в том, что инструментом политики должна быть военная мощь, а если необходимо, и война, — доктрина, которая была безоговорочно осуждена пактом Келлога, участником которого была Германия.

В документе далее излагаются общие мероприятия по подготовке, необходимые для ведения возможной войны в мобилизационный период в 1937—1938 гг. Этот документ доказывает по меньшей мере, что руководители германских вооружённых сил рассчитывали использовать военную мощь, которую они создавали, в агрессивных целях. «Нет никаких оснований, — говорили они, — ожидать нападения с какой-либо стороны... налицо отсутствие желания участвовать в войне». Однако они готовились «использовать благоприятные с военной точки зрения обстоятельства».

Ещё более важным доказательством, относящимся к переходному периоду, к запланированной агрессии, является запись важной конференции, которую Гитлер провёл в имперской канцелярии 5 ноября 1937 г. На этой конференции присутствовали фон Бломберг — имперский военный министр, фон Фриче — главнокомандующий армией, Геринг — главнокомандующий военно-воздушными силами, Редер — главнокомандующий военно-морским флотом и фон Нейрат — бывший тогда имперским министром иностранных дел.

Протокол этой конференции уже был предъявлен в качестве доказательства. Я ссылаюсь на него лишь для того, чтобы обратить особое внимание на те его выдержки, которые ясно свидетельствуют об окончательном намерении вести агрессивную войну.

Как вы помните, основным аргументом Гитлера на той конференции было, что Германии необходима большая территория в Европе. Особенно обсуждался вопрос об Австрии и Чехословакии. Но Гитлер отчётливо понимал, что процесс захвата этих двух стран может привести в действие договорные обязательства Великобритании и Франции. Однако он был готов принять этот риск.

«История всех времён — Римской империи, Британской империи — доказывает, что всякая территориальная экспансия может быть осуществлена только лишь путём преодоления сопротивления и принятия известного риска. Неизбежны даже неудачи: ни прежде, ни теперь не существует пространства без владельца. Нападающий всегда сталкивается с владельцем. Проблема, которая стоит перед Германией, заключается в том, чтобы установить, где может быть произведён наибольший возможный захват наименьшей ценою».

В своей речи на этой конференции Гитлер предусмотрел и обсуждал вероятность того, что в случае, если реализация Германией её агрессивных захватнических целей, которые были изложены Гитлером, вызовет общий европейский вооружённый конфликт, то это повлечёт за собой вступление в него Польши. Поэтому, когда в тот же день Гитлер заверял польского посла относительно ценности пакта 1934 года, то это можно расценивать лишь таким образом, что подлинная ценность этого пакта в глазах Гитлера заключалась в том, что он обеспечивал невмешательство Польши до тех пор, пока Германия не приобретёт такую территориальную и стратегическую позицию, что Польша более не будет для неё опасной.

Такая точка зрения подтверждается последовавшими вслед за этим событиями. В начале февраля 1938 года нацисты перешли от подготовки агрессии непосредственно к самой активной агрессии. Этот период отмечался заменой Нейрата Риббентропом на посту министра иностранных дел и Бломберга — Кейтелем на посту верховного командующего германскими вооружёнными силами. Первыми плодами этого явились запугивания Шушнига в Берхтесгадене 12 февраля 1938 г. и насильственное включение Австрии в состав Германии в марте.

Вслед за этим последовательно развивался «Зелёный план» («план Грюн»), предусматривающий уничтожение Чехословакии. Этот план частично потерпел неудачу или по крайней мере окончательное его осуществление было задержано Мюнхенским соглашением.

Мои американские коллеги уже останавливались на этих стадиях нацистской агрессии. Совершенно очевидно, что захват этих двух государств, их ресурсов человеческой силы и военного производства неизмеримо усилил позицию Германии против Польши. Поэтому, возможно, не является неожиданным, что точно так же, как подсудимый Геринг во время нацистского вторжения в Австрию заверял чехословацкого посланника в Берлине о том, что Гитлер уважает и признаёт действенность германо -чехословацкого договора об арбитраже от 1925 года и что Германия не имеет никаких замыслов против Чехословакии («Я даю вам в этом моё слово чести», — заявил Геринг), так и в течение 1938 года Польше давались неоднократные заверения с целью удержать её от вмешательства в нацистскую агрессию против её соседей.

Именно поэтому 20 февраля 1938 г., накануне своего вторжения в Австрию, Гитлер, ссылаясь на четвёртую годовщину со дня заключения пакта с Польшей, позволил себе заявить следующее в рейхстаге:

«...Таким образом, был успешно проложен путь к дружественному взаимопониманию, которое, в первую очередь, в вопросе Данцига, сегодня успешно устранило все отрицательные моменты из отношений между Германией и Польшей и превратило их в искренне-дружественное сотрудничество. Опираясь на свои дружественные отношения, Германия не позволит ничего, что могло бы отрицательно повлиять на осуществление задачи, которая стоит перед ними, а именно — мир».

Ещё более поразительными являются сердечные излияния по отношению к Польше, которые Гитлер высказал в своей речи в Дворце спорта в Берлине 26 сентября 1938 г. Он заявил тогда:

«Наиболее трудной проблемой, с которой я столкнулся, была проблема наших отношений с Польшей.

Существовала опасность, что поляки и немцы будут рассматривать друг друга, как исконные враги. Я хотел предотвратить это; я достаточно хорошо знаю, что если бы Польша имела демократическую конституцию, то я потерпел бы неудачу, потому что те демократические государства, которые увлекаются фразами о мире, являются самыми заядлыми разжигателями войны. В Польше же правила не демократия, а один человек. С ним я добился успеха и в течение 12 месяцев пришёл к соглашению, которое на первый раз на ближайшие 10 лет целиком устранило всякую опасность вооружённого конфликта. Мы все убеждены в том, что это соглашение приведёт к длительному умиротворению. Мы осознаём, что наши два народа должны жить вместе и ни один из них не может действовать раздельно от другого. Народ численностью в 33 миллиона всегда будет бороться за выход к морю. Поэтому надо было найти путь к взаимопониманию, которое будет постоянно расширяться. Конечно, в этой области мы натолкнулись на большие трудности... Но главным фактором является то, что оба правительства и все разумные и здраво мыслящие люди среди обоих народов и в обеих странах преисполнены непреклонной волей и решимостью улучшить свои взаимоотношения. Это была подлинная работа во имя мира, которая представляет собой большую ценность, нежели вся болтовня во дворце Лиги наций в Женеве».

Таким образом, лесть по адресу Польши предшествовала захвату Австрии, и затем эта лесть была возобновлена накануне предполагаемого захвата Чехословакии. Действительные события, происходившие за этими внешними благожелательными заявлениями, ясно вскрываются в документах, относящихся к плану «Грюн», которые уже представлены Трибуналу.

Они свидетельствуют о том, что Гитлер был целиком осведомлён о том, что существовала возможность вступления Польши, Англии, Франции в войну с целью предотвратить захват Чехословакии Германией и что этот риск, хотя он был осознан, был так же принят.

В совершенно секретных приказах от 25 августа 1938 года германскому военно-воздушному флоту относительно операций, которые должны были проводиться против Англии и Франции в случае их вмешательства, указывалось, что франко-чехословацкий договор предусматривал оказание помощи лишь при условии «неспровоцированного» нападения и что поэтому для Англии и Франции понадобился бы день или два для того, чтобы решить с юридической точки зрения, является ли это нападение неспровоцированным или нет. Целью было — завершение «блицкрига» прежде, чем станет возможным эффективное вмешательство со стороны Англии и Франции.

В тот же день был издан меморандум относительно будущей организации военно-воздушных сил, к которому была приложена карта, на которой прибалтийские государства, Венгрия, Чехословакия и Польша показаны как части Германии. В меморандуме обсуждались подготовительные мероприятия по увеличению воздушных сил «по мере того, как империя территориально растёт», а также обсуждались диспозиции для ведения войны на два фронта — против Франции и России.

На следующий день фон Риббентропу писали по вопросу польской реакции на чехословацкую проблему: «Факт того, что после ликвидации чешского вопроса создаётся всеобщее впечатление, что следующей на очереди будет Польша», признаётся, но «чем позднее это предположение распространится, тем лучше».

Я остановлюсь на дате Мюнхенского соглашения и попрошу Трибунал рассмотреть документы и исторические факты, свидетельствующие о событиях, относящихся к тому времени. Они устраняют всякую возможность отрицать тот факт, что нацисты вели агрессивный образ действий и что они также производили активную агрессию.

Конференция 1937 года свидетельствует не только о том, что Гитлер и его соучастники преднамеренно и обдуманно рассматривали захват Австрии и Чехословакии, в случае необходимости путём войны, но также и о том, что первые эти операции проводились в жизнь в марте 1938 года, а вторые производились под угрозой войны, хотя и не было действительной необходимости для начала её, в сентябре того же года. Ещё более зловещим было то, что Гитлер вновь подтвердил свою приверженность к старым доктринам «Майн кампф», в особенности к наиболее агрессивным по существу доктринам.

Я позднее обращу ваше внимание на эти доктрины, изложенные в «Майн кампф», которая долгое время рассматривалась, как библия нацистской партии. Она стремится к захвату жизненного пространства, и она имеет в виду обеспечить это, прибегнув к угрозам применения силы, и если эти угрозы не увенчаются успехом, обеспечить это силой агрессивной войны.

До тех пор начало военных действий оттягивалось из-за стремления сохранить мир, недостаточной подготовки, терпения или трусливости, назовите это как хотите, демократических государств. Но после Мюнхена все здравомыслящее человечество с беспокойством задавало себе вопросы: «Где это кончится? Действительно ли Гитлер удовлетворён сейчас, когда он заявляет, что он удовлетворён? Приведёт ли его стремление к приобретению жизненного пространства к дальнейшим агрессиям, даже если он для обеспечения этого должен будет начать открыто агрессивную войну?»

Ответ на эти вопросы касался остальной части Чехословакии, а также Польши.

До тех пор, до заключения Мюнхенского соглашения, Польше не грозила никакая прямая или непосредственная опасность.

Два документа, выдержки из которых я сейчас цитирую, доказывают, что высшие офицеры штаба военно-воздушных сил подсудимого Геринга уже тогда рассматривали расширение империи и разрушение и захват Польши как предстоящее событие. Они уже, вне всякого сомнения, ждали наступления последней стадии гитлеровской политики, провозглашённой в книге «Майн кампф», а именно: война с целью разрушить Францию и обеспечить жизненные пространства за счёт России. И тот, кто составил памятную записку для подсудимого Риббентропа, уже рассматривал как предопределённый факт то, что после Чехословакии нападению будет подвергнута Польша.

Протокол конференции от 5 ноября 1937 г., который, как я уже сказал, является более красноречивым документом, нежели упомянутые мною два документа, доказывает, что война с Польшей, в случае если Польша осмелилась бы попытаться предотвратить германскую агрессию против Чехословакии, учитывалась и предусматривалась с хладнокровным расчётом, и нацистские лидеры были готовы пойти и на этот риск.

Предусматривалась и допускалась также возможность войны против Англии и Франции при аналогичных обстоятельствах. Такая война, безусловно, была бы агрессивной войной со стороны нацистской Германии, потому что принудить государство прибегнуть к оружию для того, чтобы защитить другое государство против агрессии во исполнение договорных обязательств, означает развязать агрессивную войну против первого государства. Правда, что до Мюнхена решение о том, чтобы произвести нападение на Польшу и осуществить её разрушение путём агрессивной войны, по-видимому, ещё не было принято Гитлером и его соучастниками.

Теперь я перехожу к периоду, который характеризовался переходом от подготовки к началу агрессивной войны, что явствует из событий с Чехословакией, непосредственно к развязыванию и ведению агрессивной войны против Польши. Этот переходный период охватывает 11 месяцев, начиная с 1 октября 1938 г. и до начала нападения на Польшу 1 сентября 1939 г.

Спустя шесть месяцев после подписания Мюнхенского соглашения нацистские руководители оккупировали остальную часть Чехословакии, которую они, как об этом говорилось в соглашении, обещали уважать. 14 марта 1939 г. престарелый и нестойкий президент «остатка» Чехословакии Гаха и его министр иностранных дел Хвалковский были вызваны в Берлин.

На совещании, которое происходило между 1.00 и 2.15 часа утра 15 марта в присутствии Гитлера и подсудимых Риббентропа, Геринга и Кейтеля, они стали объектом угроз, их шантажировали и им открыто заявили, что Гитлер «отдал приказ германским войскам вступить в Чехословакию для включения этой страны в состав германской империи». Им дали совершенно ясно понять, что всякое сопротивление будет бесполезным и оно будет сокрушено «силой оружия и всеми доступными способами». Именно таким образом был создан протекторат Богемия и Моравия, а Словакия была превращена в сателлит Германии, хотя номинально она и числилась независимым государством.

Таким образом, путём своих односторонних действий, без переговоров с правительствами других стран, без посредничества и в прямом противоречии с буквой и духом Мюнхенского соглашения немцы захватили то, что они планировали в качестве объекта в сентябре предыдущего года и, безусловно, даже ещё раньше этого, но что в то время они чувствовали недоступным для себя и не могли обеспечить без чересчур явного проявления своих агрессивных намерений.

Осуществлённая агрессия только лишь разожгла аппетит для дальнейших агрессивных действий. Были протесты, Англия и Франция направили дипломатические ноты. Конечно, были протесты. Нацисты открыли свои карты. До сих пор они скрывали от остального мира, что их претензии выходили далеко за пределы задачи объединения внутри империи лиц германской национальности, проживающих на граничащей с Германией территории. Теперь же они впервые, вопреки их собственным торжественным обязательствам, захватили силой не германскую территорию, на которой не проживало население германской национальности. Этот захват всей чехословацкой территории, совместно с равно беззаконной оккупацией Мемеля 22 марта 1939 г., привёл к значительному усилению позиции Германии как политической, так и стратегической, как того ожидал Гитлер, когда он обсуждал этот вопрос на совещании 5 ноября 1937 г.

Однако ещё задолго до того, как нацистские руководители совершили свою агрессию против Чехословакии, они уже начали предъявлять требования к Польше. 25 октября 1938 г., менее чем через месяц спустя после того, как Гитлер в своей речи делал всевозможные заверения Польше, и вскоре после того, как было заключено Мюнхенское соглашение, г-н Липский, польский посол в Берлине, сообщил г-ну Беку, польскому министру иностранных дел, о том, что на завтраке в Берхтесгадене 24 октября подсудимый Риббентроп выставил требование о том, чтобы Данциг был вновь объединён с империей, а также о строительстве экстерриториальной автострады и железнодорожной линии через Поморце, т.е. через провинцию, которую немцы называли «коридором».

Начиная с этого дня, велись переговоры по этим германским требованиям до тех пор, пока польское правительство не заявило открыто, во время визита подсудимого Риббентропа в Варшаву, закончившегося 27 января 1939 г., что оно не согласится передать Данциг Германии. Однако даже после возвращения Риббентропа из Варшавы Гитлер счёл нужным в своей речи в рейхстаге 30 января 1939 г. сказать:

«Мы только что отпраздновали пятую годовщину заключения нашего пакта о ненападении с Польшей. Едва ли среди истинных друзей мира сегодня могут существовать два мнения относительно величайшей ценности этого соглашения. Достаточно только спросить себя, что случилось бы с Европой, если бы это соглашение, которое принесло столь значительное улучшение, не было бы подписано пять лет назад. Подписав это соглашение, великий польский маршал и патриот [37] оказал своему народу такую же важную услугу, какую руководители национал-социалистского государства оказали германскому народу. В течение тревожных месяцев прошлого года дружба между Германией и Польшей являлась одним из решающих факторов в политической жизни Европы».

Однако это изречение было последним тёплым дружественным высказыванием со стороны Германии по адресу Польши, и это был последний случай, когда нацистский руководитель одобрительно отозвался о германо -польском соглашении.

В течение февраля 1939 года Германия не возобновила своих требований. Однако, как только было завершено окончательное поглощение Чехословакии и Германия также захватила Мемель, сразу же возобновилось нацистское давление на Польшу.

Во время двух бесед между польским послом в Берлине и подсудимым Риббентропом 21 и 26 марта (польская «Белая книга», документы №61 и 63) были возобновлены германские требования к Польше и было оказано дальнейшее давление. Неудивительно, ввиду той судьбы, которая постигла Чехословакию, а также и ввиду значительного ухудшения стратегической позиции Польши по отношению к Германии, что польское правительство было весьма обеспокоено этими событиями. И не только польское правительство было этим обеспокоено.

События марта 1939 года, наконец, убедили как английское, так и французское правительства в том, что агрессивные намерения нацистов не ограничиваются только лишь лицами германской национальности и что возможность европейской войны в результате дальнейших агрессий нацистской Германии не была устранена Мюнхенским соглашением.

Поэтому в силу крайней заинтересованности Польши, Англии и Франции в событиях в Чехословакии, а также и в возобновлённом давлении на Польшу произошли переговоры между английским и польским правительствами. 31 марта 1939 г. г-н Невиль Чемберлен, выступая в палате общин, заявил, что британское правительство приняло на себя обязательство оказать помощь Польше в случае каких-либо акций, которые будут открыто угрожать независимости Польши и которым польское правительство сочтёт необходимым оказать сопротивление. 6 апреля 1939 г. было издано англо -польское совместное коммюнике, в котором говорилось, что оба государства были готовы заключить соглашение постоянного характера и имеющее обратную силу для того, чтобы заменить существовавшее временное и одностороннее обязательство, которое дало правительство Великобритании.

Нетрудно найти оправдание для такой заинтересованности.

С документальными доказательствами, которыми мы сейчас располагаем относительно того, что происходило на внутренних совещаниях руководителей германской империи и её вооружённых сил в течение этих месяцев, не остаётся ни малейшего сомнения в том, что германское правительство стремилось к захвату всей Польши и что Данциг, как сам Гитлер об этом был вынужден сказать спустя месяц, совершенно «не был предметом обсуждения».

Нацистское правительство стремилось произвести агрессию. Требования и переговоры относительно Данцига были всего лишь ширмой и предлогом для дальнейших действий.

Уже в сентябре 1938 года были готовы планы для ведения агрессивной войны против Польши, Англии и Франции. В то время, как Гитлер в Мюнхене торжественно заявлял, обращаясь к миру, что германский народ хочет мира и что, разрешив чехословацкую проблему, Германия не имеет больше территориальных проблем в Европе, штабы его вооружённых сил уже разрабатывали эти планы.

26 сентября 1938 г. Гитлер сказал:

«Мы дали гарантии западным государствам. Мы заверили наших непосредственных соседей в том, что мы, поскольку это касается Германии, уважаем целостность их территорий. Это не просто фраза. Это наша священная воля. Мы совершенно не заинтересованы в нарушении мира. Мы ничего не хотим от этих народов».

Мир был вынужден доверять этим обязательствам. Международное сотрудничество невозможно, если нельзя доверять публичным высказываниям руководителей различных государств. Но спустя два месяца после этого торжественного и обдуманного обязательства Гитлер и его приближённые готовились к захвату Данцига. Для того чтобы установить, что скрывалось за всеми этими обязательствами, заверениями и дипломатическими манёврами, необходимо ознакомиться с тем, что происходило на тайных советах империи после заключения Мюнхенского соглашения.

Мы располагаем выдержкой из архивов по вопросу реконструкции германского военно-морского флота, составленной, примерно, в сентябре 1938 года. Под заголовком «Мнение относительно плана ведения морской войны против Англии» содержатся следующие высказывания:

1) Если, в соответствии с решением фюрера, Германия должна завоевать положение мировой державы, то она нуждается не только в достаточных колониальных владениях, но также и в том, чтобы обеспечить свои морские коммуникации и выход к океану.

2) Оба эти условия могут быть выполнены лишь вопреки англо-французским интересам и ограничат их положение как мировых держав. Нельзя рассчитывать на то, что это может быть осуществлено мирным путём. Поэтому решение превратить Германию в мировую державу ставит перед нами необходимость произвести соответствующую подготовку к войне.

3) Война против Англии означает в то же время войну против Британской империи, против Франции, возможно, против России и против целого ряда стран, расположенных на другом континенте. В действительности против половины или одной трети всего мира. Это может быть оправдано и иметь шанс на успех лишь в том случае, если это будет подготовлено экономически, политически, а также в военном отношении и если это будет осуществляться с целью завоевать для Германии выход к океану.

Этот документ о морской войне против Англии содержит в себе нечто новое. Он, как я уже говорил, представляет собой большую важность. До этой даты документы, которые находятся в нашем распоряжении, свидетельствуют о том, что подготовка к войне против Польши, Англии и Франции имела своей целью, по меньшей мере, оборонительные мероприятия для того, чтобы отразить нападения, которые могли бы иметь результатом вмешательство этих держав в подготовительные агрессивные действия Германии в Центральной Европе. До того времени агрессивная война против Польши, Англии и Франции рассматривалась как весьма отдалённая цель. Теперь же впервые мы встречаемся с тем, что захватническая война Германии против Франции и Англии открыто признавалась как цель в недалёком будущем, по крайней мере для германского военно-морского флота.

24 ноября 1938 г. Кейтель издал приказ в дополнение к первоначальному приказу фюрера. В этом дополнительном приказе устанавливаются будущие задачи для вооружённых сил, а также определяется подготовка для ведения войны, которая последует в результате осуществления этих задач.

«Фюрер приказал, что, помимо трёх возможных вариантов, перечисленных в его директиве, изданной ранее, следует проводить подготовительные мероприятия для внезапной оккупации германскими войсками вольного города Данцига.

При проведении подготовки следует основываться на следующих принципиальных положениях. Первоначально предполагается произвести молниеносный захват Данцига, использовав благоприятную политическую ситуацию, но без войны с Польшей... Войска, которые предназначаются для использования в этой операции, не должны в то же время предназначаться для захвата Мемельской области так, чтобы обе операции могли быть проведены одновременно в случае, если возникнет в этом необходимость».

После этого, как об этом свидетельствуют доказательства, которые уже были ранее предъявлены Трибуналу, была начата последняя стадия подготовки для вторжения в Польшу. 3 апреля 1939 г., за три дня до издания англо-польского коммюнике, Кейтель направил верховному командованию вооружённых сил директиву, в которой говорилось, что директива относительно всеобщей подготовки вооружённых сил к войне в 1939—1940 гг. переиздаётся и что часть этой директивы, касающаяся Данцига, будет издана в середине апреля.

Основные принципы должны были оставаться такими же, как и в первоначальной директиве.

К этому документу были приложены приказы «План Вейс» — кодовое обозначение для намечавшегося вторжения в Польшу.

Подготовительные мероприятия для этого вторжения должны были производиться таким образом, чтобы операция могла быть проведена в любое время, начиная с 1 сентября 1939 г.

11 апреля Гитлер издал свою директиву относительно всеобщей подготовки вооружённых сил к войне в 1939—1940 гг. В ней говорилось:

«В последующей директиве я определю будущие задачи вооружённых сил, а также дам указания относительно подготовительных мероприятий, которые должны быть произведены в соответствии с подготовкой к ведению войны. До вступления в силу этой директивы вооружённые силы должны быть готовы к следующим возможным случаям:

1) Обеспечение безопасности границ.

2) «План Вейс».

3) Присоединение Данцига».

В приложении к этому документу, озаглавленному «Политические гипотезы и цели», говорится, что следует избегать столкновения с Польшей. Однако в случае, если Польша изменит свою нынешнюю политику и займёт позицию, угрожающую Германии, то будет необходимо прибегнуть к окончательному разрешению вопроса, невзирая на пакт с Польшей. Вольный город Данциг должен был быть включён в Германию, самое позднее, в начале конфликта. Политика, изложенная в этом документе, преследовала своей целью ограничить войну одной лишь Польшей. Это считалось возможным при наличии внутреннего кризиса во Франции и вытекающего отсюда сдерживающего последствия этого для Англии.

В этом документе не говорится прямо о намерении начать агрессию немедленно. Это всего лишь план нападения в случае, «если Польша изменит свою политику и займёт угрожающую позицию». Но одна лишь мысль о том, что Польша с её недостаточным вооружением могла бы угрожать вооружённой до зубов Германии, является достаточно смехотворной; и истинная цель этого документа изложена в следующих предложениях: «Цель заключается затем в том, чтобы сокрушить военную мощь Польши и создать на Востоке ситуацию, которая отвечала бы требованиям обороны» — достаточно гибкая фраза для того, чтобы охватить замыслы любых размахов. Однако даже этого доказательства недостаточно для того, чтобы утверждать, действительно ли было принято решение о времени нападения на Польшу. Однако все подготовительные мероприятия были завершены на случай, если было бы принято решение.

Через три недели после издания этого последнего документа Гитлер обратился с речью к рейхстагу (28 апреля 1939 г.). В своей речи он повторил германские требования, уже предъявленные к Польше, и объявил денонсированным германо -польское соглашение 1934 года.

Оставив временно в стороне военную подготовку для агрессии, которую Гитлер втихомолку завершил, я попрошу Трибунал обратить особое внимание на характер денонсирования соглашения, которому в прошлом Гитлер в своих публичных высказываниях придавал столь большое значение.

Во-первых, денонсирование соглашения, произведённое Гитлером, не имело юридической силы, так как соглашение не содержало пунктов предусматривавших его денонсирование какой-либо из подписавших сторон ранее, чем за шесть месяцев до истечения десятилетнего срока, на который оно было заключено. Поэтому никакое денонсирование не могло бы иметь юридической силы до июня или июля 1943 года. Гитлер заявил о нём 28 апреля 1939 г., т.е. более чем на пять лет раньше срока.

Во-вторых, нападение Гитлера на Польшу 1 сентября 1939 г. было произведено до истечения шестимесячного периода, после которого денонсирование вступало в силу, как это предусматривалось соглашением.

В-третьих, причины для денонсирования соглашения, перечисленные Гитлером в его речи в рейхстаге, являются целиком надуманными.

Если прочесть его речь, то нельзя согласиться с тем, что англо-польское соглашение о взаимопомощи против агрессии могло бы лишить силы германо-польский пакт. Если же стать на такую точку зрения, то пакты, которые Гитлер заключил до этого с Италией и Японией, уже ранее обесценили этот акт и Гитлер мог бы уже тогда развязать себе руки. Но правда заключается в том, что текст англо-польского соглашения не содержит ничего, что могло бы поддержать претензии Гитлера.

Почему же тогда Гитлер произвёл эту несостоятельную втройне попытку уничтожить своё собственное дипломатическое детище? На это нельзя дать никакого другого ответа, как только, что соглашение выполнило предназначенную для него роль, а основания, которые Гитлер выдвинул для его денонсирования, были избраны в стремлении обеспечить для Германии известное оправдание по меньшей мере в низах немецкого народа для агрессии, к которой стремились германские лидеры.

Гитлер весьма нуждался в каком-то оправдании, внешнем предлоге, так как ничего не случилось и ничего не могло случиться с польской стороны, что могло бы обеспечить его таким оправданием. До тех пор он предъявил требования своему партнёру по договору, которые Польша, как суверенное государство, имела все права отклонить. Если же Гитлер был неудовлетворён таким отказом, то он был обязан в соответствии с условиями этого соглашения «стремиться прийти к соглашению посредством других мирных способов без ущерба для возможности применения, в случае необходимости, таких методов процедуры, какие предусматриваются в подобных случаях другими соглашениями, находящимися в силе между ними», — можно предполагать, что здесь делается ссылка на германо-польский арбитражный договор, подписанный в Локарно в 1925 году. Поэтому сам факт, что нацистские лидеры, не будучи в состоянии получить от Польши того, что они желали, но на что они не имели прав, со своей стороны не предприняли никаких дальнейших шагов для того, чтобы урегулировать спор «мирным путём», в соответствии с условиями соглашения и пактом Келлога, которым были связаны обе подписавшие стороны, сам по себе даёт достаточные основания предполагать наличие агрессивных намерений Гитлера и его соучастников.

Это предположение становится доказанным фактом после ознакомления с документами, на которые я сейчас буду ссылаться.

10 мая Гитлер издал приказ о захвате экономических предприятий Польши, и 16 мая подсудимый Редер, главнокомандующий военно-морским флотом, издал меморандум, в котором излагались инструкции фюрера о подготовке для проведения операций «План Вейс» в любое время, начиная с 1 сентября 1939 г.

Но наибольшую важность представляет собой документ — протокол совещания, которое было проведено Гитлером 23 мая 1939 г. с военными командующими, включая подсудимых Геринга, Редера и Кейтеля. Полностью этот документ будет прочитан Трибуналу позже, я лишь сделаю резюме из наиболее существенных моментов одной из его частей, относящейся к рассматриваемому вопросу. Гитлер тогда заявил, что разрешение экономических проблем не может быть достигнуто без вторжения на территорию иностранных государств и без захвата собственности иностранных государств.

«Данциг не является совершенно предметом спора. Основным является вопрос расширения нашего жизненного пространства на Востоке... Поэтому не может быть и речи о том, чтобы пощадить Польшу. Перед нами осталось только лишь одно решение: напасть на Польшу при первом же удобном случае. Мы не можем ожидать повторения случая с Чехословакией. Будет война. Наша задача заключается в том, чтобы изолировать Польшу. Успех этой изоляции будет иметь решающее значение. Изоляция Польши является целью нашей политики».

Гитлер предусматривал возможность того, что в результате может возникнуть война с Англией и Францией. Но войны на двух фронтах следовало избегать по мере возможности.

В то же время Англия — и я это говорю с гордостью — рассматривалась как наиболее опасный противник. «Англия является движущей силой против Германии... Наша цель всегда будет заключаться в том, чтобы поставить Англию на колени». Он неоднократно повторял, что война против Англии и Франции будет борьбой не на жизнь, а на смерть. Тем не менее он заявлял: «Германию не принудят вступить в войну, но она не будет в состоянии избежать войны».

14 июня 1939 г. генерал Бласковиц, командующий 3-й армейской группой, издал подробный план боевых операций для «План Вейс». На следующий день фон Браухич издал меморандум, в котором указывалось, что целью грядущей операции будет уничтожение польских воздушных сил. «Интересы высшей политики требуют, — писал он, — чтобы война была начата сильными и неожиданными ударами с целью добиться быстрых результатов».

Подготовительные мероприятия продолжались. 22 июня Кейтель составил предварительное расписание для проведения операций, которое Гитлер, по-видимому, одобрил. Кейтель указал, что намеченное маневрирование должно быть замаскированным «для того, чтобы не вызвать беспокойства у населения».

3 июля Браухич писал Редеру, требуя, чтобы не производились никакие предварительные маневры военно-морского флота, чтобы не обесценить неожиданность нападения. 12 и 13 августа Гитлер и Риббентроп совещались с Чиано, итальянским министром иностранных дел.

Это совещание, к которому Трибунал должен будет вернуться с тем, чтобы рассмотреть его с нескольких точек зрения. Я дам только резюме того, в чём заключалась сущность вопроса.

В начале беседы Гитлер подчеркнул выгодность позиции Германии, мощь её восточных и западных укреплений, а также значительные стратегические и другие преимущества Германии над Англией, Францией и Польшей. Я зачитаю выдержку из захваченного документа, в котором Гитлер говорит:

«Ввиду того, что поляки всем своим поведением сделали совершенно ясным, что в случае вооружённого конфликта они выступят на стороне противников Германии и Италии, быстрая ликвидация в настоящий момент имела бы только положительное значение при неизбежном вооружённом конфликте с западными демократическими странами.

Если же на восточной границе Германии будет существовать враждебная Польша, то в результате будут связаны не только 11 восточно-прусских дивизий, но также понадобятся и дальнейшие контингенты войск в Померании и Силезии. Это не будет необходимым в случае предварительной ликвидации. Вообще говоря, лучшее, что могло бы случиться с нейтралами — это чтобы они были ликвидированы один за другим.

Этот процесс можно было бы осуществить гораздо легче, если бы в каждом случае один из партнёров оси поддерживал другого, когда тот занимается ненадёжным нейтралом. Италия могла бы вполне рассматривать Югославию в качестве нейтрала такого рода».

Чиано был за то, чтобы отложить операцию. Италия не была подготовлена. Она полагала, что конфликт с Польшей вырастет во всеобщую европейскую войну. Муссолини был убеждён, что конфликт с западными демократиями был неизбежен, но он готовил планы на два или три года вперёд, однако фюрер сказал, что данцигский вопрос должен быть разрешён тем или иным способом к концу августа, и «поэтому он решил использовать случай следующей польской провокации для предъявления ультиматума».

22 августа Гитлер созвал своих верховных командующих в Оберзальцбурге и дал приказ о нападении. В своём выступлении он ясно заявил, что решение напасть на Польшу было принято не позже, чем предыдущей весной. Он обещал дать надлежащую причину для начала войны. На этом совещании было намечено на рассвете 26 августа.

Днём ранее, 25 августа, британское правительство, надеясь, что Гитлер всё ещё не решится ввергнуть мир в войну, и считая, что официальный договор произведёт на него большее впечатление, чем неофициальное заверение, данное до этого, заключило соглашение о взаимной помощи с Польшей, включавшее в себя все предыдущие заверения, которые были даны в том же году, но несколько раньше.

Гитлеру было известно, что Франция связана франко-польским договором 1921 года, а также известно о Локарнском договоре 1925 года, который предусматривал оказание помощи Польше в случае агрессии против неё, и это заставило на мгновение Гитлера заколебаться. Подсудимые Геринг и Риббентроп в своих показаниях признают, что именно этот договор заставил его отменить или скорее отсрочить нападение. Возможно, он надеялся, что до сих пор ещё имелись некоторые шансы на повторение того, что он называл чешской историей. Если это было так, то его надежды длились недолго.

27 августа Гитлер согласился с решением Муссолини не вступать одновременно в войну, но попросил, чтобы была оказана поддержка путём пропаганды, а также, чтобы были проведены показные военные мероприятия со стороны Италии для того, чтобы вызвать чувство неуверенности у союзников. Риббентроп в тот же самый день доложил, что армии выступили.

Между тем западные державы, особенно в последни месяц, предпринимали отчаянные попытки предотвратить войну (детали этого будут вам предоставлены в виде документальных доказательств). Было вмешательство со стороны папы.

Имелось послание президента Рузвельта. Премьер-министр Великобритании заявил, что со своей стороны мы предпримем все усилия для того, чтобы создать условия, в которых все спорные вопросы могли бы явиться предметом свободного обсуждения и гарантировать решения, которые будут приняты.

Эти, а также все другие усилия честных людей, направленные на то, чтобы избежать ужасов европейской войны, были всего лишь беспомощными попытками. Немцы решили, что наступил день для того, чтобы начать войну. 31 августа Гитлер издал совершенно секретный приказ о том, что нападение должно быть начато рано утром 1 сентября. Все необходимые пограничные инциденты были произведены. По-видимому, для этого Кейтель получил инструкцию от Гитлера — обеспечить Гейдриха польской форменной одеждой.

Таким образом, без объявления войны и даже не предоставив польскому правительству случая изучить последние требования Германии, нацистские войска вторглись в Польшу.

Из доказательств, которые будут представлены, вы узнаете о необычных дипломатических переговорах, если их так можно назвать, которые состоялись в Берлине без участия Польши, которая таким образом была лишена возможности вести переговоры и обсудить ультимативные требования, предъявленные Германией.

3 сентября Гитлер послал телеграмму Муссолини, в которой он благодарил его за содействие, но указывал, что война была неизбежной и что надо избрать наиболее удобный момент после хладнокровного изучения. Таким образом, Гитлер и его соучастники, которые сейчас находятся перед вами на скамье подсудимых, развязали первую из своих агрессивных войн, к которым они готовились столь тщательно и столь продолжительное время. Они вели эту войну столь ожесточённо, что через несколько недель Польша была побеждена.

23 ноября 1939 г. Гитлер обратился с речью к своим военным командующим и сделал обзор политической ситуации. Он заявил:

«...наступил черёд Австрии. Этот шаг также рассматривался, как сомнительный. Это принесло огромное усиление империи. Следующим шагом были Богемия, Моравия и Польша. Этот шаг было невозможно осуществить одной кампанией. Во-первых, надо было окончить строительство всех наших западных укреплений. Затем был создан протекторат, что заложило фундамент для действий против Польши. Но для меня тогда не было вполне ясно, должен ли я сначала выступить против Востока, а затем против Запада или наоборот. Было принято решение сначала сражаться против Польши. Меня могут обвинить в стремлении сражаться вновь и вновь. Я вижу удел всех человеческих созданий в борьбе».

Он не был уверен в том, на кого следует напасть сначала. Но в том, что рано или поздно он будет атаковать, для него не было никакого сомнения. Его предупреждали не только английские и французские премьер-министры, но также и его собственный сообщник Муссолини о том, что нападение на Польшу повлечёт за собой вступление в войну Англии и Франции. Он избрал то, что считал удобным и благоприятным моментом, и он напал.

При таких обстоятельствах нельзя отрицать наличие намерения вести войну против Англии и Франции с предварительным нападением на Польшу. Здесь мы имеем нарушение наиболее торжественных обязательств. Здесь мы имеем пренебрежение самыми миролюбивыми обязательствами.

Это была агрессия во всей наготе и позоре, которая, безусловно, должна была вызвать ожесточённое и героическое сопротивление всех цивилизованных народов, но которая должна была разрушить многие устои нашей цивилизации.

Начав однажды активное осуществление своего плана захвата господства в Европе, если не во всём мире, нацистское правительство продолжало нападать на другие страны, как только представлялась к этому возможность. Страны, которые первыми подверглись вторжению после атаки на Польшу, были Дания и Норвегия.

9 апреля 1940 г. германские вооружённые силы вторглись в Норвегию и Данию без предупреждения, без какого-либо объявления войны. Это было нарушением Гаагской конвенции 1907 года. Это было нарушением конвенции об арбитраже и согласительной процедуре между Германией и Данией от 2 июня 1926 г. Это было, несомненно, нарушением пакта Бриана -Келлога 1928 года. Это было нарушением пакта о ненападении между Германией и Данией, заключённого 31 мая 1939 г. Это было также нарушением самых твёрдых гарантий, которые были даны после того, как аннексия Чехословакии поколебала доверие мира и Гитлер попытался успокоить Скандинавские государства. 28 апреля 1939 г. он подтвердил то, что он никогда не обращался к ним с какой-либо просьбой, несовместимой с их суверенитетом и независимостью. 31 мая 1939 г. он подписал пакт о ненападении с Данией.

2 сентября 1939 г., на следующий день после того, как он вторгнулся в Польшу и захватил Данциг, он снова выразил свою решимость соблюдать неприкосновенность и целостность Норвегии в меморандуме, который был в тот день вручён германским министром в Осло норвежскому министру иностранных дел.

Через месяц, 6 октября 1939 г., он заявил в публичном выступлении:

«Германия никогда не имела столкновения интересов или даже спорных вопросов с северными государствами так же, как она не имеет их и теперь. Германия предложила Швеции и Норвегии пакты о ненападении, но обе страны отказались только потому, что они не чувствовали какой-либо угрозы».

Когда рано утром 9 апреля 1940 г. уже началось вторжение в Норвегию и Данию, правительствам этих стран был вручён германский меморандум с попыткой оправдать действия Германии. Были выставлены различные обвинения против правительств стран, претерпевших вторжение. Было заявлено, что Норвегия была виновна в нарушении нейтралитета. Было заявлено, что она разрешала и допускала использование её территориальных вод Великобританией. Было заявлено, что Великобритания и Франция сами готовили планы для вторжения и оккупации Норвегии и что правительство этой страны было готово примириться с этим событием.

Я не собираюсь обсуждать вопрос о том, были ли эти обвинения справедливыми или нет. Этот вопрос не имеет отношения к процедуре суда. Даже если бы эти обвинения были справедливы (они были, очевидно, фальшивыми), они не могли бы предоставить никакого приемлемого оправдания акта вторжения без предупреждения, без объявления войны и без какой-либо попытки посредничества или согласительной процедуры.

Агрессивная война не становится менее агрессивной только от того, что государство, которое её ведёт, предполагает, что другие государства могут произвести подобные же действия. Насилие над нацией не оправдывается предположением, что эта нация могла бы подвергнуться подобному насилию со стороны другого государства. Даже при самозащите военные меры не могут быть оправданы, за исключением случая, когда все средства переговоров претерпели неудачу и против данного государства была фактически применена сила.

В действительности, согласно свидетельству, которое мы сейчас имеем, становится ясным, что вторжение в эти страны было предпринято совершенно с другими целями, что оно планировалось задолго до того, как мог возникнуть какой-либо вопрос о нарушении нейтралитета или оккупации Норвегии Англией. Также ясно, что гарантии, повторявшиеся снова и снова в течение 1939 года, давались только с целью усыпить подозрение в этих странах и предупредить принятие ими шагов к сопротивлению против нападения, которое активно готовилось.

В течение нескольких лет подсудимый Розенберг в качестве начальника бюро внешней политики национал-социалистской германской рабочей партии интересовался оказанием помощи деятельности пятой колонны в Норвегии и им было установлено тесное сотрудничество с «Национал Самлин» — политической группой, возглавлявшейся известным ныне предателем Видкуном Квислингом. В течение зимы 1938—1939 г. Бюро внешней политики (АПА) находилось в контакте с Квислингом, и позднее Квислинг совещался с Гитлером, Редером и Розенбергом. В августе 1929 года специальный 14-дневный курс был проведён в школе бюро внешней политики в Берлине для 25 последователей, которых Квислинг отобрал для этой цели. План заключался в том, чтобы послать некоторое количество избранных и «заслуживающих доверия лиц» в Германию для краткой военной подготовки в специальном лагере. Они должны были быть специалистами по местности и языку в немецких войсках специального назначения, и поэтому были перевезены в Осло на угольных баржах для того, чтобы провести политические выступления в Норвегии. Целью был переворот, в течение которого Квислинг должен был захватить своих руководящих противников в Норвегии, включая короля, и предотвратить в самом начале военное сопротивление. В то же самое время Германия осуществляла военные приготовления с помощью пятой колонны.

2 сентября 1939 г., как я уже сказал, Гитлер заверил Норвегию в своём намерении уважать её нейтралитет. 6 октября он заявил, что скандинавским странам ничего не угрожает.

3 октября подсудимый Редер указывал, что оккупация баз, произведённая в случае необходимости силой, в большой степени улучшит стратегическое и экономическое положение. 9 октября Дениц советовал сделать Тронхейм основной базой, с Нарвиком как вспомогательной базой для снабжения горючим. Вскоре после этого было сообщение Розенберга о возможности немедленного совершения государственного перепорота Квислингом при поддержке армии и флота. 12 декабря 1939 г. Редер сообщил Гитлеру в присутствии Кейтеля и Иодля о том, что если у Гитлера создалось хорошее мнение о Квислинге, ОКВ должно готовиться к оккупации Норвегии, если возможно, с помощью Квислинга, но в случае необходимости всецело при помощи силы. Гитлер согласился, но оставалось сомнение в том, против кого должно было быть начато наступление раньше: против Нидерландов или против Скандинавии. Плохая погода замедляла выступление против Нидерландов. В январе 1940 года были даны инструкции германскому военно-морскому флоту об атаке Норвегии и 1 марта 1940 г. Гитлером была дана директива об оккупации. Было сказано, что основная цель заключается не в том, чтобы предотвратить вторжение английских вооружённых сил в Скандинавию или Балтику, а «обеспечить наши базы железной рудой Швеции и предоставить нашему флоту и военно-воздушным силам более широкий плацдарм для действий против Великобритании». Директива далее гласила:

«...В принципе мы сделаем всё возможное, чтобы эта операция выглядела, как мирная оккупация, цель которой — военная защита скандинавских государств... Важно, чтобы скандинавские государства, так же как и западные противники, были захвачены врасплох нашими мероприятиями. В случае, если подготовку к переправе более нельзя будет держать в тайне, то руководство и войска должны быть введены в заблуждение фиктивными целями...»

Характер и успех вторжения хорошо известны. Рано утром 9 апреля 7 крейсеров, 14 эсминцев и несколько миноносцев и других кораблей переправили передовые части 6 дивизий в количестве около 10 тысяч человек, совершили прорыв и высадили войска во внешнем фиорде Осло, Кристиансанне, Ставангере, Бергене, Тронхейме и Нарвике. Небольшое количество войск было также высажено в Арендале и Эгерзунде на южном побережье. Кроме того, на аэродромах близ Осло и Ставангера высадились авиадесантные войска. Германское нападение явилось полностью неожиданностью, и все подвергавшиеся нападению прибрежные города были захвачены согласно плану и лишь с небольшими потерями. Только план захватить короля и членов правительства и парламента не удался.

Несмотря на мужественное сопротивление, которое было спешно организовано по всей стране, ничего нельзя было сделать перед лицом давно запланированного неожиданного нападения, и к 10 июня вооружённое сопротивление прекратилось. Так был завершён ещё один акт агрессии.

10 мая 1940 г., почти ровно через месяц после нападения на Норвегию, германские вооружённые силы, повторив то, что они совершили за 25 лет до этого, вторглись в Бельгию, Нидерланды и Люксембург согласно плану, т.е. плану вторжения без предупреждения и без объявления войны.

То, что было сделано, конечно, являлось нарушением Гаагской конвенции 1907 года. Это было нарушением Локарнского соглашения и конвенции об арбитраже с Бельгией 1925 года, которую нацистское правительство подтвердило в 1935 году и незаконно расторгнуто двумя годами позднее. Согласно этому соглашению, все вопросы, которые не могли быть решены обычным дипломатическим путём, должны были быть урегулированы путём арбитража. Вы прочтите исчерпывающие условия этих соглашений. Это было нарушением договора об арбитраже и примирении, подписанного Германией и Нидерландами 20 мая 1926 г., это было нарушением аналогичного договора с Люксембургом от 11 сентября 1929 г. Это было нарушением пакта Келлога -Бриана. Но эти договоры, пожалуй, не становились более священными в представлении нацистских правителей Германии от того, что они были торжественно заключены правительствами донацистской Германии.

Давайте рассмотрим те специальные заверения и обязательства, которые сами нацистские правители дали государствам, стоящим на пути к осуществлению их планов, направленных против Франции и Англии, на которые они всегда намеревались напасть. Бельгии, Нидерландам и Люксембургу давались самые ясные заверения не один раз, не два раза, а одиннадцать раз. Эти страны имели право полагаться на эти заверения, которые были даны торжественно и официально. Подсудимые обвиняются в нарушении этих обязательств. 30 января 1937 г. Гитлер говорил:

«Что касается остального, то я не раз выражал желание и надежду установить подобные, хорошие и сердечные отношения с нашими соседями. Германия, и я торжественно это повторяю, снова и снова давала заверения, например, о том, что между ней и Францией не может быть никаких спорных вопросов. Германское правительство, кроме того, давало заверение Бельгии и Голландии в том, что оно готово признать и гарантировать неприкосновенность и нейтральность этих территорий».

После того, как Гитлер милитаризировал Рейнскую зону и расторгнул пакт Локарно, Англия и Франция стремились восстановить безопасность Бельгии, которую действие Гитлера поставило под угрозу. Вследствие этого они со своей стороны 24 апреля 1937 г. дали Бельгии специальную гарантию в том, что они будут поддерживать в отношении Бельгии те обязательства помощи, которые они предоставили ей в соответствии с пактом Локарно и уставом Лиги Наций. 13 октября 1937 г. германское правительство также издало декларацию, заверявшую Бельгию в своём намерении признавать неприкосновенность и целостность этой страны.

Может быть, будет целесообразным коснуться остальных заверений при изложении имеющихся доказательств о подготовке и намерениях германского правительства до вторжения в Бельгию 10 мая 1940 г.

Как и в отношении Польши, и в отношении Норвегии и Дании, даты в данном случае говорят сами за себя.

Ещё в августе 1938 года предпринимались шаги для того, чтобы использовать Нидерланды в качестве оборонительных баз для решительных действий на Западе в случае, если Франция и Англия окажут сопротивление Германии в её агрессии против Чехословакии.

В письме военно-воздушных сил от 25 августа 1938 г., касающемся действий, которые должны быть предприняты в случае, если Англия и Франция вмешаются при проведении операций против Чехословакии, говорится:

«В настоящий момент не предполагается, что другие государства выступят против Германии. В этой связи район Голландии и Бельгии приобретает гораздо большее значение для предотвращения войны в Западной Европе, чем во время мировой войны. Этот район, в основном, является передовой базой для воздушной войны».

В последнем абзаце этого приказа говорится:

«В руках Германии Бельгия и Нидерланды представляют собой чрезвычайно благоприятный фактор для ведения воздушной войны против Великобритании, а также против Франции».

Это было в августе 1938 года. Через восемь месяцев, 28 апреля 1939 г., Гитлер вновь заявлял:

«Я был доволен тем, что ряд европейских государств воспользовался этой декларацией германского правительства, чтобы выразить и подчеркнуть своё желание сохранять полный нейтралитет».

Через месяц, 23 мая 1939 г., в имперской канцелярии Гитлер провёл совещание, на которое мы уже ссылались. В протоколе этого совещания зафиксированы следующие слова Гитлера:

«Голландские и бельгийские авиационные базы должны быть захвачены вооружённой силой. Нужно игнорировать декларацию о нейтралитете. Если Англия и Франция вмешаются в войну между Германией и Польшей, они будут поддерживать нейтралитет Голландии и Бельгии. Поэтому, если Англия намеревается вмешаться в польскую войну, мы должны оккупировать Голландию с молниеносной быстротой. Мы должны стремиться обеспечить новую линию обороны на голландской территории до Зейдер-Зе».

Даже после этого он делал торжественные заявления о том, что он будет соблюдать нейтралитет этих стран. 26 августа 1939 г., когда кризис в отношении Данцига и Польши достигал своей высшей точки, германские послы в самой торжественной форме вручили бельгийскому королю, голландской королеве и правительству великого герцогства Люксембургского декларации, заверяющие соответствующие правительства в намерении уважать их нейтралитет. Но армии Гитлер сказал: «Если будут успешно оккупированы и удержаны Голландия и Бельгия, то будет обеспечена успешная война против Англии».

1 сентября произошло вторжение в Польшу, а через два дня Англия и Франция, во исполнение договорных обязательств, о которых уже говорилось, вступили в войну с Германией.

6 октября Гитлер снова повторил свои уверения в дружбе к Бельгии и Голландии, а 9 октября, после того как были сделаны эти заявления и прежде чем германское правительство выдвинуло какие-либо обвинения в нарушении нейтралитета Бельгией, Нидерландами и Люксембургом, Гитлер издал директиву о ведении войны.

В этой директиве он заявил:

«1. Если в ближайшем будущем станет ясным, что Англия и действующая под её руководством Франция не намерены окончить войну, то я приму решение предпринять, не теряя времени, твёрдые наступательные действия.

2. Долгое ожидание не приведёт к устранению преимущества западных держав в отношении бельгийского, а возможно и голландского нейтралитета, а также в значительной степени увеличит военную мощь наших противников, ослабит уверенность нейтральных стран в конечной победе Германии и не будет способствовать привлечению Италии на нашу сторону в качестве товарища по оружию.

3. Поэтому я даю следующее распоряжение о дальнейшем ведении военных действий:

a) должны быть осуществлены приготовления к наступательным действиям на северном фланге западного фронта с распространением на районы Люксембурга, Бельгии и Голландии. Это нападение должно быть произведено как можно скорее и как можно энергичнее;

b) цель этого нападения — нанести поражения на поле боя как можно большей части французской армии и армии её союзника и в то же время занять как можно больший район Голландии, Бельгии, Северной Франции для использования в качестве базы, представляющей благоприятные перспективы для ведения войны в воздухе и на море против Англии и обеспечивающей достаточные пространства для прикрытия жизненно важного района Рура».

Ничто не указывало более ясно и определённо, чем этот документ, на цель, которая скрывалась за вторжением в эти три страны.

15 октября 1939 г. подсудимый Кейтель написал совершенно секретное письмо относительно «Плана Гельб» — кодовое название операции против Нидерландов. Он писал:

«Защита района Рура путём перемещения как можно дальше вперёд в Голландию службы наблюдения и противовоздушной обороны имеет значение для всего хода войны. Чем больше голландской территории мы оккупируем, тем более эффективной может стать оборона Рура. Эта точка зрения должна определить выбор целей для армии, даже если армия и флот непосредственно не заинтересованы в приобретении такой территории. Поэтому целью подготовки армии должна быть оккупация, после получения особого приказа, территории Голландии и в первую очередь района Греббе -Маас. Вопрос о том, можно ли и надо ли далее расширить эти цели, будет зависеть от военной и политической позиции голландцев, а также от эффективности производимых ими затоплений».

Начало операции «План Гельб» было, по-видимому, рассчитано на начало ноября 1939 года. Мы имеем в нашем распоряжении серию из 17 писем, датированных от 7 ноября до 9 мая, в которых изо дня в день откладывалось начало операции. Таким образом, к началу ноября все основные планы и подготовка были завершены.

10 января 1940 г. германский самолёт совершил вынужденную посадку в Бельгии. В этом самолёте были найдены остатки оперативного приказа, который пытался сжечь пилот, указывающего достаточно подробно те бельгийские посадочные площадки, которые подлежало захватить воздушным силам. Были найдены многочисленные другие документы, которые показывают планирование и подготовку к этой операции во второй половине 1939 года и в начале 1940 года. Но они не освещают вопрос в большей степени и не показывают более ясно, чем те доказательства, на которые я уже сослался, планы и намерения германского правительства и его вооружённых сил.

10 мая 1940 г., приблизительно в пять часов утра, началось германское вторжение в Бельгию, Голландию и Люксембург.

Силы агрессии вновь двинулись вперёд. Договоры, заверения, права суверенных государств не имели никакого значения. Грубая сила, прикрытая в максимальной мере, какую могли обеспечить нацисты элементам неожиданности, должна была захватить то, что считалось необходимым для нанесения смертельного удара Англии — основного врага. Эти несчастные страны были повинны лишь в том, что они стояли на пути германских захватчиков, но этого было достаточно.

6 апреля 1941 г. германские вооружённые силы вторглись в Грецию и Югославию. Удар снова был нанесён без предупреждения трусливым и коварным путём, чего мир теперь полностью ожидал от самозваной «расы господ». Это было нарушением Гаагской конвенции и было нарушением Парижского пакта, это было нарушением специального заверения, сделанного Гитлером 6 октября 1939 г. Он сказал: «Немедленно после завершения аншлюсса я сообщил Югославии, что теперь границы с этой страной также будут неизменными и что мы лишь желаем жить с ней в мире и в дружбе».

Но план агрессии против Югославии, конечно, был составлен задолго до этого. Во время агрессивного продвижения на Восток к Украине и советским территориям уже обсуждалось обеспечение южного фланга и коммуникационных линий. История событий, приведших к вторжению в Югославию Германии, хорошо известна. В 3 часа утра 28 октября 1940 г. итальянское правительство представило греческому правительству ультиматум, дав для ответа всего 3 часа, и за представлением этого ультиматума немедленно последовали воздушная бомбёжка греческих провинциальных городов и вступление итальянских войск на греческую территорию. Греки не были подготовлены к такому нападению и вначале вынуждены были отступить, но позже итальянские войска били сначала остановлены, затем оттеснены к албанской границе, а к концу 1940 года итальянская армия потерпела серьёзное поражение со стороны греков.

Что касается германской позиции в этом вопросе, то имеются, конечно, доказательства того, что произошло 12 августа 1939 г. на совещании Гитлера с Чиано. Как вы помните, Гитлер сказал тогда:

«Вообще говоря, лучшее, что могло бы случиться с нейтралами, это чтобы они были ликвидированы один за другим. Этот процесс можно было бы осуществить гораздо легче, если бы в каждом случае один из партнёров оси поддерживал другого, когда тот занимается ненадёжным нейтралом. Италия вполне могла бы рассматривать Югославию как нейтрала такого рода».

13 августа на том же совещании он сказал во время обсуждения:

«Однако, в общем, успех одной из стран оси приведёт не только к стратегическому, но и к психологическому укреплению другой страны и всей оси в целом. Италия провела ряд успешных операций в Абиссинии, Испании и Албании, каждый раз вопреки желаниям демократической Антанты.

Эти отдельные действия не только усилили местные интересы Италии, но и укрепили её общую позицию. То же самое относится к германским действиям в Австрии и Чехословакии. Усиление оси этими отдельными операциями имело величайшее значение для неизбежного столкновения с западными державами».

Итак, снова мы видим повторение событий. Это совещание произошло 12—13 августа 1939 г.

Менее чем через два месяца Гитлер давал заверения, что Германия желает жить в мире и дружбе с югославским государством, ликвидацию которого он сам недавно предложил своему партнёру по оси. Затем итальянцы предъявили ультиматум Греции.

Началась война с Грецией и следующие за ней итальянские неудачи. В одном из захваченных нами документов мы нашли письмо Гитлера к Муссолини без даты, которое, вероятно, было написано во время итальянской агрессии против Греции. «Разрешите мне, — писалось в этом письме, — заверить вас, что в течение последних четырнадцати дней моё сердце и мои мысли были с вами больше, чем когда-либо прежде. Кроме того, дуче, будьте уверены в моей решимости сделать всё возможное, чтобы улучшить ваше нынешнее положение... Когда я попросил вас принять меня во Флоренции, я поехал туда в надежде высказать вам мою точку зрения до начала приближающегося конфликта с Грецией, о котором я имел лишь общие сведения. Во-первых, я хотел попросить вас отложить это выступление, если возможно, до более благоприятного времени года или, по крайней мере, до американских президентских выборов.

Но, во всяком случае, я хотел попросить вас, дуче, не предпринимать никаких действий до молниеносной оккупации Крита, и с этой целью я также хотел вам сообщить некоторые практические предложения в отношении использования германской парашютной дивизии и одной авиадесантной дивизии... Югославия должна быть поставлена в положение незаинтересованной страны, а если возможно, её следует, с нашей точки зрения, заинтересовать в сотрудничестве при ликвидации греческого вопроса. Без заверения со стороны Югославии бесполезно рисковать какой-либо успешной операцией на Балканах... К сожалению, я должен подчеркнуть тот факт, что ведение войны на Балканах до марта невозможно. Будет бесцельно делать какие-либо угрозы в отношении Югославии ввиду того, что сербский генеральный штаб хорошо понимает, что после этой угрозы невозможны никакие практические действия до марта. Поэтому Югославию следует, если возможно, перетянуть на нашу сторону другими средствами и другим путём».

12 ноября 1940 г. в совершенно секретном приказе Гитлер приказал командованию армии начать подготовку оккупации Греции и Болгарии, если это будет необходимо. По-видимому, 10 дивизий должны были быть использованы для того, чтобы предотвратить вмешательство Турции. И чтобы сократить срок, количество германских дивизий в Румынии должно было быть увеличено.

13 декабря Гитлер издал приказ верховному главнокомандованию вооружённых сил флота, авиации, сухопутных сил и генеральному штабу относительно операции «Марита» — так называлось вторжение в Грецию. В этом приказе было сказано, что вторжение в Грецию планируется и должно начаться, как только условия погоды станут благоприятными. Дополнительные приказы были изданы 11 января 1941 г.

28 января 1941 г. Гитлер встретился с Муссолини. На этом совещании присутствовали подсудимые Иодль, Кейтель и Риббентроп, и на основании заметок Иодля мы знаем, что там произошло. Мы знаем, что Гитлер заявил, что одной из целей концентрации германских войск в Румынии было использование их в операции «Марита» против Греции.

1 марта 1941 г. германские войска вступили в Болгарию и двинулись к греческой границе. Перед лицом угрозы нападения германских, а также итальянских сил на Грецию английские войска высадились в Греции 3 марта, в соответствии с декларацией, которая была сделана британским правительством 13 апреля 1939 г. о том, что Великобритания будет считать себя обязанной оказать соответственно Греции и Румынии максимальную поддержку в случае, если любая из этих стран станет жертвой агрессии и будет сопротивляться этой агрессии. Конечно, итальянская агрессия уже привела в действие это обязательство.

25 марта 1941 г. Югославия, частично перетянутая на сторону оси теми средствами, о которых говорил Гитлер, присоединилась к пакту трёх держав, уже подписанному Германией, Италией и Японией. Во введении к этому пакту говорится, что три державы будут стоять плечом к плечу и работать вместе. В тот же день подсудимый Риббентроп послал две ноты югославскому премьер-министру, заверяя его в намерении Германии уважать нейтралитет и независимость Югославии.

Эта декларация — ещё один пример вероломства германской дипломатии. Мы уже знаем о подготовке, которая велась. Мы знаем о попытках Гитлера втянуть итальянцев в агрессию против Югославии. В январе, как мы знаем, он дал приказ готовиться к вторжению в Югославию и Грецию; теперь же, 25 марта, он подписывает пакт с этой страной, а его министр иностранных дел посылает заверения в уважении её суверенитета и территориальной целостности.

В результате подписания этого пакта антинацистские элементы в Югославии немедленно совершили переворот и создали новое правительство. После этого, более не уважая территориальной целостности и суверенитета своего союзника, Германия немедленно приняла решение вторгнуться в эту страну. 27 марта, через два дня после того, как пакт трёх держав был подписан Югославией, Гитлер дал указание о том, чтобы началось вторжение в Югославию и чтобы она была использована как база для германо-итальянских операций против Греции.

После этого, 30 марта 1941 г., фон Браухич издал дополнительные указания относительно операции «Марита». Там было сказано:

«Приказы, изданные относительно операций против Греции, остаются в силе, поскольку они не затрагиваются настоящим приказом. 5 апреля, при условии благоприятной погоды, авиация должна произвести налёты на войска в Югославии и одновременно 13 армия должна начать боевые действия как против Югославии, так и против Греции».

Как мы знаем, вторжение действительно началось рано утром 6 апреля.

Договоры, пакты, заверения, любые обязательства разрывались и игнорировались, когда этого требовали агрессивные интересы Германии.

Теперь я обращаюсь к последнему акту агрессии в Европе. Мои американские коллеги будут заниматься вопросом о Японии. Я обращаюсь к последнему акту агрессии в Европе, в котором обвиняются эти нацистские заговорщики, — нападению на Россию.

В августе 1939 года Германия, хотя она, несомненно, и намеревалась в подходящий момент напасть на Россию, подписала договор о ненападении с Союзом Советских Социалистических Республик.

Когда Бельгия и Нидерланды были оккупированы, а Франция рухнула в июле 1940 года, Англия, которой хотя и оказывалась неоценимая моральная и экономическая поддержка Соединёнными Штатами, осталась одна на поле боя в качестве единственного представителя демократии перед лицом агрессии. В тот момент одна лишь Британская империя осталась препятствием для Германии в осуществлении её цели — господства на Западе. Одна лишь Британская империя, одна лишь Англия в качестве её цитадели. Но этого достаточно.

Первое и, может быть, решающее военное поражение, понесённое врагом, произошло во время кампании против Англии, и это поражение имело глубокое влияние на весь дальнейший ход войны.

16 июня 1940 г. Гитлер дал подсудимым Кейтелю и Йодлю указание, которое они не были в состоянии выполнить — указание о вторжении в Англию. Оно начиналось следующим заявлением — и англичане всегда будут этим гордиться:

«Так как Англия, вопреки своему безнадёжному положению, не обнаруживает признаков желания прийти к соглашению, я решил подготовить десантную операцию против Англии и, в случае необходимости, осуществить её. Целью этого является устранить английскую метрополию как базу для ведения войны против Германии. Подготовка всей операции должна быть закончена к середине августа».

Но первое необходимое условие для осуществления этого плана заключалось в том, чтобы (я цитирую) «английские военно-воздушные силы были бы фактически и морально сломлены настолько, чтобы они не могли производить агрессивных действий перед лицом германского нападения».

Подсудимый Геринг и его авиация, конечно, делали самые отчаянные попытки создать это условие, но (и это одна из самых славных страниц нашей истории) они потерпели решительное поражение. И хотя бомбёжка английских городов и деревень продолжалась в течение этой трудной зимы 1940/41 года, враг в конечном счёте решил, что таким путём Англию покорить нельзя, и вследствие этого Германия, не достигнув первой из своих основных целей, снова повернула на восток.

22 июня 1941 г. германские вооружённые силы без предупреждения, без объявления войны вторглись в Россию. Это, конечно, было обычным нарушением серии договоров. В этом случае нацисты действовали так же, как и в других случаях. Это было нарушением Парижского пакта и грубо противоречило договору о ненападении, который Германия и Россия заключили 23 августа — за два года до этого. Сам Гитлер, касаясь этого соглашения, говорил, что соглашения следует соблюдать лишь до тех пор, пока они служат определённой цели. Подсудимый Риббентроп высказался ещё более определённо. В беседе с японским послом в Берлине 23 февраля 1941 г. он дал ясно понять, что цель соглашения со стороны Германии заключалась лишь в том, чтобы избежать войны на два фронта.

В отличие от того, что Гитлер и Риббентроп и остальные планировали на закрытых совещаниях, мы знаем, что они провозглашали всему миру.

19 июля в рейхстаге Гитлер говорил:

«При этих обстоятельствах я счёл целесообразным, прежде всего, договориться о трезвом разграничении интересов с Россией. Будет раз навсегда установлено, что Германия считает сферой своих интересов для обеспечения своего будущего и Россия, со своей стороны, считает важным для своего существования.

За этим ясным разграничением сфер и интересов с обеих сторон последовало новое урегулирование русско-германских отношений. Любая надежда на то, что в конце срока соглашения вновь возникнет напряжённость в русско-германских отношениях, является ребячеством. Германия не предприняла ни одного шага, который вывел бы её за сферу её интересов: это относится и к России. Надежда Англии улучшить положение путём создания какого-нибудь нового европейского кризиса является иллюзией, поскольку это касается русско-германских отношений.

Английские политические деятели осознают вещи несколько медленно, но с течением времени и они поймут это».

Конечно, это заверение было сплошной ложью. Через несколько месяцев после этого были предприняты меры к нападению на Россию.

В записке к адмиралу Ассману подсудимый Редер назвает вероятные причины этого решения:

«Боязнь того, что больше нельзя было достичь господства в воздухе над Ла-маншем осенью 1940 года, что фюрер, несомненно, понял ещё раньше, чем военно-морской штаб, который не был так полно информирован об истинных результатах налётов на Англию (о наших потерях), по-видимому, побудила фюрера уже в августе и сентябре 1940 года подумать о целесообразности, ещё до достижения победы на Западе, проведения восточной кампании с целью первоначального устранения нашего последнего серьёзного противника на континенте. Однако фюрер открыто не повторял этого опасения до второй половины сентября».

Может быть флоту он и не говорил об этих намерениях до половины сентября, но к началу этого месяца он, несомненно, говорил об этом с подсудимым Йодлем.

Мы имеем директиву верховного командования от 6 сентября 1940 г., подписанную Иодлем. Я цитирую: «Даты указания об увеличении в течение последних недель оккупационных войск на Востоке». И далее (я цитирую): «По причинам безопасности это не должно создать такого впечатления в России, что Германия готовится к восточной кампании». Были даны указания германской разведке в отношении ответов на вопросы русской разведывательной службы. Я цитирую далее: «Общая численность германских войск на Востоке должна быть замаскирована частыми перемещениями частей в этом районе. Следует создать такое впечатление, будто основная часть войск переброшена на Юг в то время, как северные районы оккупированы небольшим количеством войск».

Итак, мы видим начало операций.

12 ноября 1940 г. Гитлер издал директиву, подписанную подсудимым Иодлем, в которой он заявил, что политическая задача — определить позицию России — началась безотносительно к результатам подготовки против Востока, о которых было дано устное распоряжение до того, как эта задача могла быть выполнена.

Нельзя предположить, что СССР участвовал бы в каких-либо переговорах в это время, если бы было известно, что в тот же день были отданы приказы готовиться к вторжению в Россию и что готовился приказ о введении в действие плана «Барбаросса».

18 ноября был издан приказ. Я опять цитирую: «Немецкие вооружённые силы должны были быть готовы разбить Советскую Россию в быстрой кампании по окончании войны против Великобритании». И далее, в той же самой инструкции: «Все приказы, которые будут отданы верховным командованием, в соответствии с этой инструкцией, должны быть составлены в таких выражениях, чтобы они могли быть истолкованы в качестве мер предосторожности, если Россия изменит своё нынешнее отношение к нам».

Продолжая играть в дружбу, Германия 10 января 1941 г. уже после того, как было принято решение о плане «Барбаросса», подписала русско-германский пограничный договор, а менее чем через месяц, 3 февраля 1941 г., Гитлер созвал совещание, на котором присутствовали подсудимые Кейтель и Иодль и на котором было предусмотрено, чтобы вся операция против России должна быть замаскирована, как часть подготовки к «Зелёве», так назывался план вторжения в Англию. В марте 1941 года планы были достаточно разработаны, чтобы включить в них положение о разделе русской территории на 9 отдельных областей, управляемых имперскими комиссарами под общим контролем подсудимого Розенберга. В то же время под руководством Геринга, ответственность на которого возложил Гитлер, были выработаны подробные планы экономической эксплуатации России (вы услышите подробности этих планов).

Я хочу вам напомнить об одном документе, на который уже ссылались. Знаменательно, что 2 мая 1941 г. совещание государственных секретарей по плану «Барбаросса» отметило:

«1. Война может продолжаться только в том случае, если в течение третьего года войны все вооружённые силы будут снабжаться питанием из России.

2. Нет сомнения, что если мы возьмём из России нужное нам, то в результате этого многие миллионы погибнут голодной смертью».

Но это, по-видимому, не вызвало тревоги. «План Ольденбурга», как была названа схема экономической организации эксплуатации России, продолжал разрабатываться.

1 мая 1941 г. дата начала операции была установлена. К 1 июня приготовления были почти закончены и был составлен точный график. Считали, что произойдут тяжёлые пограничные бои, которые могут продлиться около 4 недель, но после этого не ожидалось никакого серьёзного сопротивления.

22 июня в 3 часа 30 минут утра германские армии снова выступили, и Гитлер заявил в своём воззвании к ним: «Я решил ещё раз отдать в руки наших солдат судьбы немецкого народа, империи и Европы».

Были, конечно, выдвинуты обычные лживые предлоги. 28 июня Риббентроп заявил, что наступление было начато вследствие нарушения Красной Армией германских границ. Это была ложь, и подсудимый Риббентроп знал, что это ложь. 7 июня 1941 г. посол Риббентропа в Москве сообщил ему (я цитирую), что «все наблюдения подтверждают, что Сталин и Молотов, которые одни отвечают за русскую внешнюю политику, делают всё, чтобы избежать конфликта с Германией». А штабные документы, которые вы увидите, показывают, что русские не проводили подготовки к войне и что они до последнего дня продолжали выполнять поставки в соответствии с торговым соглашением. Истина, конечно, заключалась в том, что устранение России как политического противника и включение советской территории в германское «жизненное пространство» являлось уже давно одной из основных целей нацистской политики, которая в дальнейшем была подчинена «дипломатическим соображениям», как говорил подсудимый Иодль.

Итак, 22 июня нацистская армия была брошена на государство, в дружбе к которому Гитлер так недавно клялся, и Германия начала последний акт агрессии в Европе, за которым последовала долгая и тяжёлая борьба, окончившаяся крушением самой Германии.

Таково обвинение против этих подсудимых как правителей Германии по второму разделу обвинительного заключения. Возможно, будет сказано, что многие из документов, на которые мы ссылались, были написаны от имени Гитлера, что приказы были приказами Гитлера и что эти люди были лишь орудием воли Гитлера. Но они были орудием, без которого воля Гитлера не могла быть осуществлена, и они были более чем орудием. Эти люди были не просто послушным орудием, хотя они были бы достаточно виновными, если бы их роль этим ограничивалась. Это те люди, чья поддержка поставила Гитлера в то властное положение, которое он занимал. Это те люди, которые своей инициативой и планированием, пожалуй, замышляли и, во всяком случае, делали возможным акты агрессии, осуществлявшиеся от имени Гитлера. Это те люди, которые дали Гитлеру возможность создать армию, флот, авиацию, военную экономику, политическую философию, при помощи которых эти вероломные нападения были совершены, и вести своих фанатичных приверженцев в мирные страны на убийство, грабёж и уничтожение. Это те люди, чьё сотрудничество и поддержка сделали возможным создание нацистского правительства в Германии.

Управление тоталитарной страной может быть осуществлено без содействия представителей народа, но оно не может быть осуществлено без всякого содействия. Бесполезно иметь лидера, если нет людей, которые готовы, ввиду их личной алчности и честолюбия, помогать ему и следовать за ним. Диктатор, который вершит судьбы своей страны, не рассчитывает на себя одного. При приобретении власти или сохранении её он надеется на поддержку, которую готовы дать ему менее крупные люди, сами стремящиеся получить свою долю диктаторской власти.

В уголовных судах наших стран, когда людей предают суду за нарушение местного закона, довольно часто случается, что среди членов банды, посаженной на скамью подсудимых, один является руководителем и вдохновителем. Но это не оправдание для простого мошенника сказать: «Я воровал потому, что мне приказали», или для убийцы говорить: «Я убивал потому, что меня просили». Подсудимые находятся в таком же положении, несмотря на то, что они пытались грабить целые страны и истреблять целые народы. Никакой мандат не оправдывает совершения незаконного действия.

Политическая лояльность, выполнение военных приказов — это прекрасные вещи. Но они не требуют и не оправдывают совершения явно порочных действий. Наступает момент, когда человек должен отказаться повиноваться своему руководителю, если он в то же время хочет повиноваться свой совести. Даже рядовой солдат армии не призван выполнять противозаконные приказы. А эти подсудимые не были рядовыми солдатами. Они были людьми, чья ловкость и хитрость, чей труд и деятельность дали германской империи возможность порывать существующие договоры, заключать новые и насмехаться над ними, превратив международные переговоры и дипломатию в пустое издевательство, уничтожить всякое уважение к международному праву и, наконец, выступить против народов мира, чтобы обеспечить то господство, в которое они, как надменные представители так называемой «расы господ», якобы верили.

Если эти преступления, с одной стороны, были преступлениями нацистской Германии, то эти люди также виновны, как лица, которые содействовали, потворствовали, советовали, обеспечивали и сделали возможным всё то, что было совершено.

Все совершённые этими людьми преступления столь ужасны, что они не укладываются в сознании. Их вожделения и садизм, их преднамеренные убийства и уничтожение стольких миллионов людей — это лишь одна сторона вопроса. Теперь, когда положен конец этому кошмару и мы думаем о том, как будем жить в будущем, пожалуй, их виновность как убийц и грабителей имеет меньшее значение и меньшее влияние на будущие поколения, чем их преступление, заключающееся в обмане, — обмане, при помощи которого они получили возможность совершать эти убийства и грабежи. Таков другой аспект их вины.

История их «дипломатии», основанной на хитрости, ханжестве и злой воле, — это история, конечно, менее ужасная, но тем не менее порочная и преднамеренная. И если это послужит прецедентом при ведении международных отношений, то её последствия для человечества, несомненно, приведут к концу цивилизованного общества. Без доверия между странами, без уверенности в том, что на слово можно положиться и что обязательства даются с намерением их выполнить, — нет никакой надежды на мир и безопасность.

Правительства Соединённого Королевства и Британского содружества наций, Соединённых Штатов Америки, Союза Советских Социалистических Республик и Франции, действуя при поддержке и от имени всех других миролюбивых стран, для того и объединились, чтобы посадить на скамью подсудимых тех, кто изобрёл и проводил в жизнь эту нацистскую концепцию международных отношений.

Они это сделали для того, чтобы подсудимые были наказаны за их преступления. Они это сделали для того, чтобы разоблачить их поведение во всей его голой порочности, и они это делают в надежде на то, что совесть и здравый смысл всего мира увидят последствия такого поведения и конец, к которому оно неизбежно должно привести. Давайте снова восстановим здравомыслие и, вместе с этим, святость наших обязательств друг перед другом.

Источник текста: Сборник материалов Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками в двух томах, под редакцией К. П. Горшенина (главный редактор), Р. А. Руденко, И. Т. Никитченко, Государственное издательство Юридической литературы, М., 1954.