25 марта 1946 года на Нюрнбергском процессе. Вечернее заседание

На вечернем заседании продолжался перекрёстный допрос свидетеля Боле. Представитель английского обвинения Гриффитс Джонс устанавливает, что так называемая заграничная организация гитлеровской партии занималась широким шпионажем, активно сотрудничая с германской разведкой и контрразведкой. Обвинитель оглашает документ, предписывающий всем немецким организациям за границей заниматься не только пропагандой, но и «сбором информации». Немцам особенно рекомендовалось проникать в важнейшие отрасли промышленности и пароходные компании, чтобы снабжать германскую разведку нужной информацией. Боле - главарь этой шпионской организации, представший перед трибуналом в качестве свидетеля от Гесса, пытается доказать, что немецкие зарубежные организации действительно занимались шпионажем, но якобы не в пользу Германии. Он уверяет, что его широко разветвлённая организация не была связана с германской разведкой и контрразведкой. Обвинитель напоминает свидетелю, что одни из ближайших его, Боле, сотрудников, некий Шнаус, был офицером связи между заграничной организацией гитлеровской партии и германской контрразведкой. Попавшийся мошенник пытается увернуться, заявляя, что этот Шнаус якобы не был офицером и вообще не был военным. Обвинитель прерывает его жульнические увёртки. «Я не интересуюсь его рангом, - заявляет обвинитель, - Я хочу знать, был ли он связистом между вашей организацией и контрразведкой? Правильно ли это?»

Свидетель: Да, это правильно.

Информацию, которую Боле получал от своей разветвлённой агентуры, он передавал подсудимому Гессу, который информировал Гитлера. Гесс, как признаёт свидетель, получал подобную же информацию от германских пароходных компаний в Гамбурге.

К допросу приступает представитель американского обвинения полковник Эмин. Отвечая на его вопросы, свидетель признаёт, что заграничная организация гитлеровской партии постоянно руководила подрывной деятельностью так называемого «германо-американского союза», орудовавшего в Соединённых Штатах. Ведомство Боле давало указания «германо-американскому союзу», как следует вести себя в той или иной обстановке, как использовать те или иные политические события и как организовать пропаганду. Боле пытается опровергнуть показания бывшего секретаря германского посольства в Вашингтоне о том, что «германо-американский союз» получал из Берлина финансовую помощь. Защитник спешит на помощь свидетелю, заявляя, что вопрос о подрывной деятельности «германо-американского союза» в Соединённых Штатах не имеет якобы никакого отношения к этому процессу. Председательствующий разъясняет защитнику, что последний ошибается.

Обвинитель называет фамилию Дрегера, который был связистом между заграничной организацией гитлеровской партии и «германо-американским союзом». Свидетель, будучи не в силах опровергнуть этот бесспорный факт, пытается завязать спор относительно звания Дрегера, уверяя, что он был не секретным агентом, а «доверенным агентом». Кроме Дрегера, как выясняется, Боле имел ещё несколько таких «доверенных агентов», которые были одновременно генеральными немецкими консулами в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и Новом Орлеане. Эти агенты передавали Боле свои донесения через Дрегера. На вопрос обвинителя о характере докладов Дрегера свидетель отвечает, что он не знает о них ничего, потому что доклады были чисто «технические» и не представляли никакого интереса. Эти доклады получал один из его помощников, некий Гроте, который, по словам Боле, «читал их для своего собственного удовольствия». Боле уверяет, что Гроте якобы никогда не докладывал ему о содержании этих сообщений.

Дальнейший допрос выясняет, что не только заграничная организация гитлеровской партии, но и германское министерство иностранных дел со своим посольством и консулами в Соединённых Штатах было тесно связано с «германо-американским союзом», инспирировало и направляло его подрывную деятельность.

По окончании допроса свидетеля Боле защитник Гесса Зайдель пытается вытащить письменные показания свидетеля Гауса, который, кстати сказать, вызывается в качестве свидетеля не Гесса, а Риббентропа. При этом пронырливый защитник предложил не допрашивать Гауса, а лишь зачитать его письменные показания, имеющиеся лишь на немецком языке. Представители английского и советского обвинения протестуют против подобных приёмов защитника. Председательствующий разъясняет всем защитникам, что они прибегают к явно непозволительным методам, то вытаскивая документы, не предъявленные трибуналу и обвинению, то пытаясь вызвать свидетелей, которые не утверждены трибуналом.

Защитник вызывает нового свидетеля - Карла Штрелин, бывшего главу так называемого «германского международного института», ярого гитлеровца, обергруппенфюрера штурмовых отрядов. Однако вместо допроса защитник пытается огласить письменные показания свидетеля. Представитель советского обвинения Покровский снова протестует против этого очередного трюка Зайделя, так как эти письменные показания были переданы советскому обвинению только час - два часа назад и при этом не на русском, а на английском языке.

Защитник оглашает лишь ту часть показаний свидетеля, где говорится о «научной» деятельности «германского международного института». Свидетель, конечно, отрицает ведение шпионской работы институтом и какие бы то ни было его связи с заграничной организацией гитлеровской партии и с Гессом. Несколько позже обвинение уличило свидетеля во лжи. Последний признал связь института с заграничной организацией гитлеровской партии. Оказалось, что этот институт готовил кадры для немецких «пятых колонн» во всех страна.

После Зайделя несколько вопросов свидетелю задаёт защитник Нейрата Людинхаузен. Хотя свидетель признаётся, что он никогда не был не только другом, но даже и близким знакомым Нейрата, он тем не менее подробно рассказывает о своих откровенных беседах с бывшим министром иностранных дел Нейратом, который якобы жаловался ему, обергруппенфюреру штурмовых отрядов и крупному гитлеровцу, на политику Гитлера, проклинал гитлеровскую партию и резко осуждал поведение Гитлера. Этот дикий вздор вызвал смех даже на скамьях подсудимых. Защитник спрашивает свидетеля об обстоятельствах присвоения Нейрату звания обергруппенфюрера СС. Свидетель уверяет, что это произошло только потому, что Гитлер, отправляясь на свидание с Муссолини, хотел видеть всю свою свиту в форме. У Нейрата не было никакой формы. Поэтому Гитлер, по словам свидетеля, сразу же произвёл Нейрата в обергруппенфюреры СС.

Затем к допросу свидетеля приступает представитель английского обвинения Гриффитс Джонс. Свидетель признаёт, что его «германский международный институт» был постоянно связан с заграничной организацией гитлеровской партии, которой он помогал во всём. Устанавливается, что и сам свидетель поддерживал контакт с представителем Гесса, профессором Гаусгофером. Гаусгофер присутствовал на сборищах этого института и давал директивы от имени Гесса. Обвинитель оглашает немецкий документ, в котором говорится, что «германский международный институт» работал «в сердечном сотрудничестве с заграничной организацией национал-социалистской партии». Свидетель бормочет что-то о «научном сотрудничестве», хотя не может объяснить, какого сорта «научной деятельностью» занималась заграничная организация гитлеровской партии. Обвинитель помогает свидетелю вспомнить это. Он оглашает секретный документ, в котором говорится, что упомянутый институт создавал специальные курсы для немецких фашистских организаций за границей.

Отметив, что свидетель восхвалял «честность» Нейрата, обвинитель напоминает, что 5 ноября 1937 года на совещании у Гитлера Нейрат слышал заявление Гитлера о намерении захватить Австрию и Чехословакию и что четыре месяца спустя Нейрат, заведомо обманывая чехословацкое правительство, дал чехословацкому послу в Берлине Мастному заверение, подкреплённое честным словом, об отсутствии агрессивных намерений против Чехословакии. Обвинитель спрашивает, как это согласуется с понятием честности. Защитник пытается помочь свидетелю, протестуя против постановки вопроса. Когда суд всё-таки предлагает свидетелю ответить на вопрос обвинителя, свидетель мямлит что-то насчёт изменчивой обстановки, но прямого ответа не даёт. Конечно, свидетель отрицает, что Нейрат был назначен «протектором Чехии и Моравии» в виде награды за его помощь в оккупации Чехословакии. Он начинает болтать о «гуманности» нейратовского хозяйничанья в Чехословакии. Когда же обвинитель предъявляет приказ Нейрата о закрытии всех чешских школ на три года, свидетель нагло замечает: «Я не вижу тут ничего особенного. Если Нейрат закрыл школы, значит, он имел для этого основания».

Представитель американского обвинения Эмин выясняет, что свидетель в качестве главы «германского международного института» был связан с «германо-американским союзом», на одном из митингов которого в Нью-Йорке он выступал с пространной речью. Свидетель вынужден признать, что многие члены «германского международного института» входили в «германо-американский союз» и занимались подрывной деятельностью.

На этом вечернее заседание трибунала закрывается.