1 апреля 1946 года на Нюрнбергском процессе. Вечернее заседание

На вечернем заседании трибунала 1 апреля подсудимый Риббентроп продолжал увиливать от ответов на обличающие вопросы. Когда обвинитель Максуэлл-Файф спрашивает его, было ли оказано на Чехословакию давление при вступлении немецких войск на её территорию, подсудимый цинично заявляет: «нет». Обвинитель напоминает ему об угрозе Геринга бомбить Прагу, если чехи окажут сопротивление, и повторяет вопрос: можно ли рассматривать эту угрозу, как давление? Риббентроп снова отвечает: «нет».

Однако в дальнейшем подсудимый под перекрёстным допросом обвинителя вынужден признать, что на Чехословакию было оказано давление.

Подсудимый снова увиливает от прямого ответа, когда обвинитель спрашивает его, верно ли, что, направляясь в Лондон в качестве германского посла, он, Риббентроп, считал шансы на соглашение с Англией почти равными нулю. Когда же обвинитель предъявляет собственный документ подсудимого, Риббентроп бормочет что-то относительно того, что ему «пришлось несколько сгустить краски». В том же документе Риббентроп считал неизбежной войну между Германией и Англией. Однако подсудимый нагло заявляет, что ничего подобного он не говорил. Когда же Максуэлл-Файф предъявляет подлинник документа, Риббентроп «объясняет», что в дипломатии «не всякое слово является истинным».

Риббентроп пытается далее уверить трибунал, что Германия до последнего дня намеревалась решить данцигский вопрос дипломатическим путём. Он продолжает эту болтовню даже после того, как обвинитель зачитывает цитату из речи Гитлера от 23 мая 1939 года. «Данциг, - говорил тогда Гитлер, - не является предметом переговоров. Вопрос заключается в том, чтобы расширить наше жизненное пространство на Востоке. Другой возможности нет». Риббентроп заявляет, что он будто бы не имеет ни малейшего представления об этой речи.

Обвинитель: Прочитайте следующий абзац. Гитлер говорит там: «Поэтому нельзя пощадить Польшу, и мы должны напасть на неё. Мы не можем ожидать повторения чешского дела. Произойдёт война. Наша задача заключается в том, чтобы изолировать Польшу». Неужели вам, министру иностранных дел, Гитлер никогда не говорил об этом?

Подсудимый: Нет, ничего не говорил.

Обвинитель: Вы утверждаете, что в мае вам ничего не было известно о желании Гитлера начать войну?

Подсудимый снова лжёт, заявляя, что ничего об этом не знал.

После перерыва председательствующий вновь напоминает подсудимому о необходимости прямо отвечать на вопросы, не пускаться в исторические экскурсы и не повторять многословных деклараций.

Подсудимый признаёт, что он финансировал подрывную деятельность Квислинга в Норвегии. От всего остального подсудимый всячески открещивается, заявляя, что ничего не знает ни о встречах Квислинга с Гитлером, ни о переговорах Квислинга с Редером, ни о переписке Квислинга с германским верховным командованием. Подсудимый доходит до того, что даже утверждает, будто бы узнал о нападении на Норвегию лишь за 30 часов до него.

Такую же тактику подсудимый занимает и относительно всех вопросов, касающихся Бельгии и Голландии. Он уверяет, что якобы ничего не знал ни о подготовке нападения на эти страны, ни о передвижении войск к их границам, ни о прямых директивах Гитлера, требовавшего беспощадного и решительного разгрома Бельгии и Голландии. Подсудимый продолжает запираться даже тогда, когда обвинитель предъявляет ему его собственный документ - запись разговора с Чиано. Во время этого разговора Риббентроп выразил решимость гитлеровского правительства «прикончить нейтралов», поделив их между Германией и Италией. Германии Риббентроп отдавал Бельгию и Голландию, Италии - Югославию.

Риббентроп снова прибегает к сплошному отрицанию, когда обвинитель переходит к выяснению обстоятельств нападения на Советский Союз. Риббентроп уверяет, что он будто бы ничего не знал о решении Гитлера напасть на Советский Союз, не знал о военных приготовлениях к этому нападению, начатых ещё летом 1940 года. Обвинитель приводит факт за фактом, разоблачающие эту подготовку. Однако Риббентроп однообразно отвечает: «Нет, об этом я ничего не знал».

Обвинитель: Но в декабре 1940 года, когда Гитлер утвердил план Барбаросса, он вам тоже ничего не сказал?

И на этот вопрос подсудимый отвечает заученным «нет».

С такой же монотонностью подсудимый пытается отрицать свою роль в подстрекательстве Японии к нападению на Англию и Соединённые Штаты. Он продолжает отрицать это даже после предъявления немецкого документа. Тогда же, когда отрицать невозможно, как, например, в деле с приказом Гитлера о нападении на американские суда, который был издан за три дня до объявления войны, Риббентроп изобретает какую-то «техническую ошибку». В другом случае, когда речь идёт о линчевании союзных лётчиков, предложенном Риббентропом, подсудимый ссылается на ошибку его чиновника Риттера, который якобы приписал ему прямо противоположное тому, что Риббентроп говорил.

Подсудимый не отказывается от тактики беспредельной лжи, даже когда речь заходит о его собственной персоне. Он никак не хочет признать, что состоял в СС. Сначала он утверждает, что его должность в СС была лишь «почётной». Потом признаётся, что ещё в 1933 году он подал прошение о приёме его в СС. Теперь он объясняет это желанием, получить эсэсовскую форму, поскольку ему было «неудобно ходить в своём большом сером пальто, тогда как остальные ходили в форме». Обвинитель легко разоблачает эту ложь, предъявив всё личное эсэсовское дело Риббентропа, в котором зафиксировано повышение эсэсовца Риббентропа от низшего чина до обергруппенфюрера, равного званию генерал-лейтенанта.

Обвинитель напоминает, что подсудимый имел довольно оживлённую переписку с Гиммлером. Подсудимый живо отвечает: «Да, мы сталкивались по делам СС в самых различных областях».

Обвинитель: В особенности в области концентрационных лагерей?

Подсудимый поспешно делает отрицательный знак головой и восклицает: «Нет, о концлагерях я ничего не знаю». Обвинитель вынужден предъявить карту, которая красочно показывает, что некоторые из многих поместий Риббентропа прямо соприкасались с концлагерями. Риббентроп упрямо вертит головой, уверяя, что он впервые услышал о концлагерях здесь на процессе. «Что ж, - заявил обвинитель, - придётся нам вспомнить ещё одно ваше поместье». Подсудимый неожиданно перебивает его: «Я могу сократить ваше заявление. Я знаю о двух концлагерях - Дахау и Рейценштадт. Об остальных я услышал потом».

Обвинитель: Перед лицом этого трибунала вы утверждаете, что, пробыв министром восемь с лишним лет, вы не знали, что в стране имелись сотни концлагерей, вы утверждаете, что министр в этой стране мог знать лишь о двух лагерях?

Подсудимый снова лжёт, пытаясь уверить, что «не знал» о других концлагерях.

Подсудимый заявляет также, что он якобы ничего не слышал о жестокой расправе гитлеровцев с патриотами оккупированных стран. Когда же обвинитель предъявляет ему немецкий документ, в котором чёрным по белому записано, что Риббентроп советовал Чиано «выжечь партизанские районы», подсудимый пытается «доказать», что слово «выжечь» это всего лишь «невинное слово».

17 апреля 1943 года Риббентроп рекомендовал итальянскому правительству принять против бастующих итальянцев «беспощадные, жестокие, зверские меры», подобно применённым немцами в Дании и Норвегии. Он советовал также беспощадно уничтожать греческих патриотов. «Нужно показать грекам, - говорил он, - кто хозяин в стране. Жестокие меры такого рода необходимы. Это не воина джентльменов, а война на уничтожение».

На этом вечернее заседание трибунала заканчивается.